Одним из мотивов такого назначения была надежда на то, что для дипломатического мира Западной Европы, где позиции христианских демократов были весьма значительны, католик Мартин Артахо будет более приемлемым, нежели фалангист Лекерика. Но особые надежды возлагались на благоприятную для режима реакцию американской католической общины.
Честь «открытия» Мартина Артахо как «великого дипломата» принадлежала епископу Мадрида — Алькала́ доктору Леопольде Эихо-и-Гараи. Раньше, чем кто-либо из представителей высшего духовенства усвоивший терминологию фалангистской риторики, за что и получил в свое время прозвище «голубого епископа», Л. Эихо после разгрома европейских держав «оси» счел уместным вспомнить о существовании «Католического действия» и входившей в его систему университетской «Национальной католической ассоциации пропагандистов», видная роль в деятельности которой принадлежала Мартину Артахо. Последнего к тому же связывало многие годы сотрудничество с Анхелем Эррерой, начавшееся еще во времена «El Debate» в 30-е годы.
Было также известно о тесных связях Мартина Артахо с Ватиканом и даже о «старой дружбе» с папой Пием XII, начавшейся еще в бытность последнего государственным секретарем. В те дни в журналистских кругах Мадрида имела хождение такая «периодизация» внешней политики франкистской Испании, данная известным острословом Аугустином Фокса́: «Во времена Серрано Суньера, когда ты звонил по телефону в министерство, тебе отвечали: „Арриба Эспанья! Это министерство иностранных дел“. В эпоху Хорданы и Лекерики ответ был: „Вива Эспанья! Это министерство иностранных дел“. Теперь, когда настали дни Мартина Артахо, ответ стал таков „Аве Мария, Дева Пречистая. Это монастырь иностранных дел“» [286]. Но все было тщетно: международное сообщество отказывалось принять в свои ряды Франко, а значит, и Испанию.
Реакция внешнего мира на испанские новшества разочаровала Мадрид: речь идет о решениях Потсдамской конференции. 17 июля, на первом же заседании, глава делегации Советского Союза И. Сталин внес предложение «рассмотреть также вопрос о режиме в Испании».
Вопрос об Испании рассматривался на третьем заседании конференции. Первым взял слово Черчилль. Он сказал: «Британские правительства — настоящее и предыдущее — питают ненависть по отношению к Франко и его правительству. Меня неправильно поняли и говорили, что я отношусь дружелюбно к этому господину. Все, что я сказал, это было то, что в испанской политике заключается больше, чем только карикатуры на Франко. Я считаю, что постоянное истребление людей, брошенных в тюрьмы за то, что они совершили 6 лет тому назад, и разные другие обстоятельства в Испании, по нашим английским понятиям, совершенно недемократичны… Где я вижу затруднения в принятии проекта, предложенного генералиссимусом, так это в первом пункте, где говорится относительно разрыва всяких отношений с правительством Франко, которое является правительством Испании. Мне кажется, что такой шаг по своему характеру, имея в виду, что испанцы горды и довольно чувствительны, мог бы иметь своим последствием объединение испанцев вокруг Франко вместо того, чтобы заставить их отойти от Франко. Поэтому разрыв дипломатических отношений с правительством Испании мне кажется неудовлетворительным способом разрешения вопроса… Я думаю, что такой шаг может только укрепить положение Франко, а если его позиции будут укреплены, то нам придется терпеть от него обиды или употребить против него свои силы… Мне кажется, что власть Франко находится сейчас под угрозой, и я надеюсь, что дипломатическим путем удастся ускорить его падение…»