Донья Кармен была разгневана: она-то надеялась, что «вакуум» власти будет заполнен персоной ее зятя, Альфонсо Дампьера. Но Франко еще раз показал, что он контролирует ситуацию и никому не позволит поступать вопреки его воле. А даже предположение, что будущим королем может стать Альфонсо, укрепило бы надежды ветеранов «Движения» на рефалангизацию страны в будущем, чего Франко не желал допускать.
Но верил ли он в то, что трон Хуана Карлоса сохранит режим? В последние годы жизни — сомнительно. Как сказал король в беседе с Вильялонгой: «Франко очень редко говорил со мной о политике и никогда не давал мне советов. Иногда, когда я спрашивал его, как надо будет поступать в той или иной ситуации, он отвечал: „Не знаю, Ваше высочество. Во всяком случае, Вы не сможете поступать, как это делаю я. Когда Вы станете королем, времена сильно изменятся и люди не будут такими, как сегодня“» [553].
31 июля состоялся консилиум, в котором приняли участие звезды испанской медицины. Пациенту было официально объявлено, что у него болезнь Паркинсона.
Доктора Хиля уже не было подле Франко. Его место занял Посуело. Маркиз Вильяверде прямо обвинил Хиля в том, что он способствовал тому, что диктатор предпочел передать власть «Хуанито». Кармен поддержала зятя. У Франко не хватило сил, чтобы протестовать. Посуело составил весьма своеобразную программу реабилитации Франко: лечебная гимнастика и дозированная ходьба под звуки военных маршей времен юности Франко. Чаще других звучал гимн Испанского легиона «Я храбрый и верный легионер». Воздействие этих маршей превзошло все ожидания: глаза тяжелобольного ожили, губы зашевелились, повторяя слова, которые воодушевляли когда-то молодого офицера Франко.
Как бы то ни было, 16 августа Франко стал настолько транспортабельным, что был перевезен в свою резиденцию Пасо Меирас, что в Галисии, где он обычно спасался летом от зноя Мадрида. И здесь до его сведения спецслужба довела информацию, что Хуан Карлос ведет тайные переговоры с доном Хуаном, что вызвало недовольство Франко.
Впоследствии, отвечая на вопрос об истоках ненависти диктатора к дону Хуану, Хуан Карлос сказал: «Думаю, что Франко видел в моем отце единственного, кто мог оспаривать законность его власти… Он должен был видеть в нем мятежного либерала, угрожавшего уничтожить целиком его дело. Мятежного либерала, который склонялся на сторону „красных“. Когда мой отец говорил: „Хочу быть королем всех испанцев“, Франко, вероятно, переводил: „Хочу быть королем победителей и побежденных“». На вопрос, разве это неправда, Хуан Карлос отвечал: «Да, естественно, но для Франко это, вне сомнений, было невыносимо»