Мы встречаемся на станции метро неподалеку от садика Ивана. Твой младший брат едет с нами. Мы встречаемся у входа в разгар часа пик, и Иван, который поначалу скептически отнесся к нашим планам, сияет как солнце при виде своего дяди. Вместе мы садимся в метро и едем в сторону кладбища. Подруга объясняет Ивану, что мы будем зажигать свечи в память о тебе, говорит о небе, и я вижу, что Иван несколько сбит с толку – дома мы уже несколько месяцев не говорили о небе. Слова подруги вызывают у меня стресс, и я думаю, что мне следовало бы договориться с моими друзьями, как именно я хочу, чтобы они говорили с Иваном о смерти. Осознаю, что мне надо было бы давно заняться этим вопросом. Проблема в том, что я сама до конца не знаю, чего хочу. И что я давно не общалась с подругами. Я даже не знаю, как я хочу, чтобы Иван думал о своем папе сегодня. Боюсь, в его сознании слово «папа» будет ассоциироваться с человеком, который исчезает.
Я мечтаю, чтобы разговор о небе как можно скорее закончился – и так и происходит, причем по инициативе Ивана. Устав слушать, он сам переводит разговор на то, что ему более понятно. Он спрашивает, что делает поезд в метро, где сидит «метроводитель», передразнивает голос из громкоговорителя, предупреждающий о том, что двери закрываются. Поворачивается к дяде, ища у него подтверждения, и вскоре они увлечены игрой в прятки. Моя подруга продолжает говорить о том о сем. За окнами вагона метро проплывает наша прежняя станция, и я отвожу взгляд, чтобы не видеть дома, в котором мы жили в этот день два года назад. Переехав оттуда в прошлом году, я дала себе слова никогда больше туда не ездить и пока его держу.
* * *
Когда мы добираемся до места, в воздухе повисла морось и небо посерело. Впервые более чем за год я снова на кладбище, где мы с тобой в течение нескольких лет гуляли по вечерам; сперва без Ивана, потом с Иваном в животике, позднее – неся его в слинге на животе. Сегодня он идет сам, важно выступая между мною и твоим младшим братом. Держа за руку меня и дядю, он время от времени командует нам приподнять его над землей, чтобы он сделал шаг высоко в воздухе. Это место не имеет для Ивана особого значения. Он не помнит церемонии в большой часовне слева от входа, когда сто пятьдесят человек пришли с тобой проститься. Не помнит дорожек, по которым я тащила коляску между лужами, пока оставшаяся часть Швеции смотрела мультик про Дональда Дака в первый канун Рождества без тебя. Сейчас осень, и пройдет еще пара месяцев, прежде чем выпадет снег. Меня охватывает жутковатое чувство, что это кладбище преследовало нас, с тех пор как мы стали говорить о себе «мы» – оно звало нас к себе с самого начала, и вот все мы здесь. Разными путями, в разных ипостасях, однако здесь.