– Что ты делаешь? – удивляюсь я.
– Ну… э… просто хотела переодеться. Мне не очень удобно в этом платье, – чуть смущенно отвечает она, застенчиво теребя свою пижаму. Она смотрит на одежду. Не на меня.
– С тех пор как родилась Эви, мне не нравится мое тело. Я чувствую себя не слишком сексуальной или привлекательной. Извини. То есть я знаю, что не такая, как была раньше… – Стеф поднимает глаза почти сконфуженно.
Боже ты мой, что за девушка!
Вероятно, самая прекрасная девушка, какую я видел в жизни – внутренне и внешне, – стоит посреди номера, смущается, чувствует себя ужасной только потому, что набрала несколько фунтов, дав жизнь человеку, черт побери.
Подойдя к ней, я забираю у нее шелковую пижаму (или что там это еще) и бросаю на пол. Положив руки ей на талию, я притягиваю ее к себе, так что наши лица почти соприкасаются. Я провожу руками по ее спине, шее, потом вниз, прослеживая изгибы тела под платьем, и все это время не отвожу глаз от ее лица.
– Я помню это тело, – шепчу я ей.
Она напрягается немного, когда мои руки скользят по ее грудям, которые с прошлого года немного увеличились. Ее талия и бедра стали более отчетливыми. Когда мои руки скользят по ее животу, я нежно ее целую. Она прижимается ко мне, хватает меня за волосы. Сжимаю ее ягодицы, тяну наверх платье, собираю складками, стягиваю с ее тела. Платье оказывается на полу, и она стоит передо мной только в черном лифчике и трусиках.
Нежно проведя пальцами от ее бедер до грудей – отчего она хихикает, – я беру ее лицо в ладони. Проведя большими пальцами по губам, я приникаю к ней лицом, так что ее яркие зеленые глаза оказываются совсем близко.
– Ты никогда не была прекраснее, – говорю я ей. И совершенно искренне.
Стеф улыбается, отчего загораются ее глаза. В углах глаз собираются морщинки, сами глаза приобретают собственный характер. Обычно, когда я делаю ей комплимент, она отводит взгляд: упирается им в пол или смотрит неловко за окно. Но на сей раз она этого не делает. Она смотрит прямо на меня.
– Спасибо, – тихонько говорит она.
Она не должна говорить ничего больше. Ее глаза говорят достаточно красноречиво.
К половине двенадцатого мы перебрались в кровать, выпив каждый по бокалу вина и по чашке чая, и болтаем в постели, не задернув занавески на окнах. Луна словно бы висит сразу над окном, а потому проливает света внутрь ровно столько, чтобы развеять угольную черноту.
Идеальное освещение.
Мы болтаем о том, что живем в одной местности. О том, как ждем, что наткнемся друг на друга, и в то же время этого боимся. Мы договариваемся, мол, следует избегать друг друга, если будем с другими людьми. Если мы оба будем одни, можно будет остановиться и коротко поболтать, но даже это будет опасно.