Вдруг он произнес негромко и угрожающе:
— Твоего первого муженька тебе сионисты подсунули. Я точно знаю.
Светлану точно оглушили: она решила, что отец посадит Гришу в лагерь… его самого или кого-то из его близких. (Так и произошло; очень скоро арестовали Гришиного отца.)
— Но, папа, это же бессмыслица… — Она осеклась: отец не терпел возражений. Это могла себе позволить только мама. От нее он критику выслушивал, хотя и с недовольным ворчанием. Светлане подумалось, что и ее саму могут отправить в ГУЛАГ, а то и сделать с ней что похуже…
Она не простила отцу грубого вмешательства в ее первую любовь.
— Я точно знаю, — шипел отец. — Сионисты тебе Гришу подбросили. Не отпирайся, это бесполезно. Значит, и ты — враг советского народа. — Он смотрел на дочь холодно и насмешливо.
Светлана попробовала довести свою мысль до конца, хотя и заикалась от волнения:
— Папа, да ведь молодежи сионизм безразличен. Мы даже не знаем, что это, нам неинтересно…
— Замолчи! — ударил он кулаком по столику. — Прекрати свои антисоветские речи! Ничего ты не понимаешь, глупая курица! Сионизмом заражено все старшее поколение, и теперь они вбивают это в головы молодым!
Она попыталась робко возразить, но увидела, что отец опять вот-вот взорвется, и замолчала; она все же надеялась, что Сталин ничего не сделает ее бывшему мужу. Отец пил вино и сердито ерзал на сиденье. Чтобы отвлечь его от мыслей о Грише, она спросила, почему арестовали ее теток — жен дяди Павла и дяди Реденса.
— Они слишком много знали и много болтали. И этим помогали моим врагам. А ты, дура, раз этого не знаешь, — ответил он холодно, самоуверенно и пренебрежительно, глядя не на нее, а на свою рюмку с вином.
Светлана понимала, что Сталиным поднята новая волна репрессий. Теперь арестовывали родственников и знакомых тех, кто сгинул в репрессиях 36 и 37-го годов. Ей было ясно, что отец видит врага даже в ней. Он был одинок, ожесточен и близок к паранойе. Светлана подумала, что ей надо снова срочно выходить замуж; пускай это будет Юрий Жданов: хотя она и не испытывает к нему никаких чувств, но он давний ее поклонник. Лишь бы подальше от отца, лишь бы вон из Кремля!
На перроне в Москве отец простился с ней холодно и поспешно. Светлана вернулась в свою невеселую кремлевскую квартиру, где ощущала себя узницей. Отец уехал на дачу в Кунцево. Ей потребовалось несколько дней, чтобы снова стать самой собой. И так бывало всякий раз, когда Светлане приходилось провести какое-то время в его обществе. Один-два часа — и она чувствовала опустошение. Отец и дочь понимали, что не будут больше близки. И каждый винил в этом другого.