— Да, служил, а что? — удивился Мерзяев.
— Штабс-ротмистра Истомина Владимира Васильевича помнишь?
— Ну, вроде был такой… Господи, да это же…
— Он самый, — подтвердил Истомин. — Да, да, я и есть, господин поручик. А то, что не постарел за эти двадцать два года, так это в жизни бывает иногда. Так же как и то, что в звании рядового сейчас. Не думай, меня никто не разжаловал. Просто война уж очень внезапно началась, а у меня при себе соответствующих документов не оказалось, вот рядовым и записали, пока. Но не обо мне речь. Ты-то как немецким офицером стал? Вот это-то мне объясни.
Мерзяев молчал минут пять, очевидно, переваривая услышанное, потом процедил сквозь зубы
— А ты теперь, значит, за красных воюешь, иуда. И ещё после этого смеешь меня спрашивать, как я немецким офицером стал? Ты же дворянин, а потому иуда вдвойне. Или забыл, как нам Англия и Америка с красными воевать в Гражданскую помогали? Вот так я офицером вермахта и стал.
— Ну про иуду это ты зря, — Истомин глянул Мерзяеву прямо в глаза. — Если уж кто из нас иуда, так это только ты и никто другой. Я-то за родину свою воюю, да, да, именно так. За родину, а не за советскую власть. А что касается того, что нам в Гражданскую англичане и американцы с красными воевать помогали. Да, было такое дело. Вот только мы не их форму носили и не как солдаты их армии в бой с красными шли. Чувствуешь разницу
— Так значит, ты за Деникина?
— Какого Деникина? – не понял Истомин.
— Антона Ивановича, — уточнил Мерзяев. — Он, как война началась, воззвание ко всей русской эмиграции сделал. Что раз Гитлер на Россию напал, то мы все должны, дескать, на её защиту встать.
— Да, за Деникина, — подтвердил Истомин. — И мне очень приятно слышать, что генерал Деникин Антон Иванович иудой не стал.
— Значит, ты меня убьёшь? – упавшим голосом спросил Мерзяев.
— Нет, казню как предателя или… — Истомин, сделав паузу, положил руку на кобуру с трофейным «Парабеллумом», — можешь застрелиться, ты же офицер.
— Хорошо.
«Да, неоднозначная ситуация. — Истомин поднял с земли «Парабеллум». — И вроде бы правильно всё, враг он, однозначно враг, раз с немцами пришёл, и иуда в полной мере. Ну не слепой же он был, в конце-то концов, чтобы не видеть, что такое теперешние немцы есть, чтобы их с интервентами путать. Но с другой стороны вроде… Хотя нет, с какой стороны не крути, всё одно выходит не тех он союзников себе выбрал, чтобы с советской властью счёты сводить, ой, не тех. Злоба на большевиков разум ему затмила, не иначе. А злоба она ведь вещь такая, напрочь ум вышибить может. Вот как у вас, ваше благородие, например, — вмешался в ход мыслей Истомина внутренний голос. — Встали тут посреди леса и дискуссии сами с собой развели. Как да если бы да не так, ну прямо комиссар на политчасе. Только тот, у своих политику толкает, а вы, господин штабс-ротмистр, у немцев под боком. Ну и кто же вы после этого? А ведь точно, — спохватился Истомин, — тут же до той поляны и пары километров не будет, а если немцы серьёзные поиски начнут, то… А я тут стою и о политике рассусоливаю. Да и вообще глупая это изначально идея была немцам допрос устроить. Ну чего они в сущности такого важного могли знать? Положил бы их всех разом, шашлык в зубы – и ходу. Так нет же, вообразил себя мстителем всея Руси, и «Бордо» не попробовал, а оно наверняка марочное было. Ладно, всё, в дорогу», — и, сунув в вещмешок кобуру с «Парабеллумом», Истомин быстрым шагом углубился в лес.