А снег все идет и идет, крупный, мягкий, бесшумный… Вдруг он никогда не перестанет? Он завалит все: города и деревни. И там, в Михайловском, тоже, наверное, снег… И на площади было много снега, а на снегу убитые…
Надо было разорвать этот мучительный круг мыслей, вырваться из него. Саша потер виски, подошел к столу и, уперевшись локтями, тяжело опустился на стул.
Все гонят! все клянут! Мучителей толпа,
В любви предателей, в вражде неутомимых,
Рассказчиков неукротимых,
Нескладных умников, лукавых простаков,
Старух зловещих, стариков,
Дряхлеющих над выдумками, вздором, –
Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет…
Он читал отчетливо и громко, вкладывая в чтение всю отроческую ненависть, накопившуюся в его сердце.
Глава семнадцатая
СВОБОДА ЗАДЫХАЕТСЯ, ПОКА ДЫШИТ ТИРАН
Урок, собственно, не состоялся. Саша был так взволнован, что Иван Евдокимович не смог заставить его сосредоточиться. Впрочем, сам Протопопов был взволнован не меньше своего ученика.
– В университете рассказывали, что народу на Сенатской площади было видимо-невидимо, – окая, говорил он, и его обычно неторопливые слова сегодня накатывались друг на друга. Солдаты Московского гвардейского полка отказались дать присягу. С распущенными знаменами, в одних сюртуках бросились они на Сенатскую площадь. Гвардейский гренадерский полк, гвардейский морской экипаж. А дворовых сколько, ремесленников, беднота, всего тысячи две…
Вдруг он понизил голос и опасливо оглянулся:
– Батюшка ваш еще почивают?
– Не знаю, не выходил… – рассеянно ответил Саша и спросил нетерпеливо: – И что же? Что?
– Когда император выехал со своей свитой, его забросали поленьями и камнями!
Сегодня ночью Саша не спал ни минуты. Глаза его лихорадочно блестели, на щеках выступили красные пятна.
– В них стреляли из пушек? – спросил он, с хрустом ломая гусиное перо.
Иван Евдокимович с укоризной поглядел на его гибкие пальцы, но журить не стал, а только покачал головой.
– На площади осталось около трехсот убитых. Восставшие отступили к Неве, лед потрескался, ломался. Люди тонули…
– А что Рылеев?
– Арестован. Глава Северного общества. Один мой приятель знавал его близко. Знатный поэт, прекрасный оратор, деятельная натура… Южное общество тоже возглавлял человек значительный, – снова оглядевшись и понижая голос, продолжал Иван Евдокимович. – Пестель, вятского генерал-губернатора сын. Отец лиходей и кровопийца, а сын умница, республиканец. Да, друг мой, их именуют бунтовщиками. За то, что желали быть полезны отечеству, глубоко возмущались при встрече с несправедливостью, на которую их отцы смотрели равнодушно… Великий Робеспьер говорил: «Я не прощаю гуманности, которая душит народы и прощает деспотам. Свобода задыхается, пока дышит тиран!»