Саша протискивался все вперед и вперед. Куда он идет?
– Умышляли на цареубийство….
– Пряники печатные, мятные, ароматные!
– …И еще, говорят, на изгнание и истребление царской фамилии умышляли…
– Мак, сладкий мак, вязкий мак! Купи, барин, купи маковку!
Саша отмахнулся от назойливого лоточника. Его словно разбудили, и он огляделся.
Люди, толкая друг друга, спешили куда-то. Им не было до Саши никакого дела. Маленький старичок в дворянском мундире, беззубый и плешивый, весь оплывший желтым жиром, говорил, потирая маленькие руки:
– Сочинял и распространял возмутительные стихи…
Саша остановился и прислушался: о Рылееве.
– Во время мятежа сам приходил на площадь… – Старичок перекрестился – Прости, господи!
«Как они ненавидят его! И боятся, боятся…»
Саша протиснулся мимо старичка, стараясь не коснуться его плечом, – такое чувство гадливости вызывал он в нем. Вперед, вперед…
– Куда ты, милый, глядеть надо! – пухлая розовощекая женщина в цветастом платке отстранила Сашу мягкой рукой. – А ты ладненькой…
Вперед, вперед…
– При первом разе трое – Рылеев, Каховский и Муравьев сорвались с петли, – говорил высокий седоусый человек.
Саша оглянулся, услышав сочувствие в его голосе.
– А малины-то нонче уродилось видимо-невидимо! – раздумчиво, нараспев сказала какая-то баба.
– Коли сорвался, господь смерти не хочет, помиловать надо было… – быстро затараторила старушка, повязанная чистым белым платочком в мелкий черный горошек. – Выходит, грех на душу взяли…
– Составляли планы, приуготовляли способы к бунту… Дин-дан-дон-дон!..
– Жаркий июль, грибов нонче, как своих ушей, не видать!
– Изменники отечества…
– Дождичка бы…
– Шелка что-то подорожали…
– Мученики…
Дон-дан, дон-дан-дон!
– Ишь, раззвонились, слова не услышишь!
Толпа гудит, шаркает множество ног, солнце печет нещадно и ярко, пот градом катится по красным возбужденным лицам, высоко плывут облака, мирные, белые, равнодушные.
Где-то позади остались Луиза Ивановна и отец. Саша идет один среди гудящей пестрой толпы, мимо старинных церквей и соборов, мимо зеленого, шумящего безмятежной листвой Тайнинского сада, по щербатой, горбатой кремлевской мостовой.
Дон-дан, дон-дан… – поют кремлевские колокола, и им откликаются все сорок сороков московских церквей: дин-дан, дан-дин-дон!
В Успенском соборе патриарх Филарет служит благодарственный очистительный молебен.
Очистительный? Да.
Благодарственный? Да.
За что благодарят?
«За ниспровержение крамолы, угрожавшей междоусобицей и бедствием государству всероссийскому, и за дарование победы благочестивейшему императору Николаю Павловичу…»