— Надрез нужно будет сделать вот здесь.
Он провёл ножом по низу живота Ани, показывая, где именно.
— Сначала рассекается верхний слой кожи, после него небольшая жировая прослойка. Удивительно, но только когда разрезаешь человека, понимаешь, сколько всего находится у него внутри. Потом я раздвину руками брюшные мышцы Аниссы и разрежу её чрево.
— Мне обязательно слушать подробности?
Лекс продолжал таким же равнодушным тоном, не обращая внимания на взбеленившегося Данира.
— Потом надо извлечь на свет пузырь, в котором плавает младенец, следует проткнуть его очень аккуратно, чтобы не повредить младенцу. Перерезать пуповину не составит труда, но вот вырезать из брюшины то место, к которому крепился пузырь, а после зашить все ткани и не дать умереть женщине от потери крови довольно сложно… Операция сложная и долгая, боюсь, если мне придётся проводить её в конце дня или ночью, в какой-то момент я почувствую, что не в силах держать нож в руках. И поручу это своему помощнику. Рабыне.
Лекс немного встряхнул рабыню за плечо:
— Рабыня, скажи, ты сможешь разрезать человека, не убив его при этом?
— Я неплохо свежую тушки птиц и потрошу рыбу, но навряд ли они живы к тому моменту, когда я заканчиваю — прошипела она в ответ, глядя с ненавистью на Данира.
— Жаль, очень жаль. Я буду стоять рядом и помогать советом, но боюсь, неопытная рука может дрогнуть. И потом, так тяжело отличить одну внутренность от другой, когда они залиты кровью.
Данир смотрел на Лекса с перекошенными лицом. Член безвольно повис в руке.
— Я обращусь к старейшинам, я призову Мемета в свидетели!
— И всё они скажут, что она была обречена. Никто не взялся спасти жизнь твоей жене и младенцу, кроме меня. Все они в один голос советовали выскрести её чрево начисто, чтобы сохранить ей жизнь. Увы, лекари Хендала не столь искусны в том, что касается рождения детей. Кстати, если вдруг младенец не сможет выжить после операции, а жена всё же поправится, знай. Иметь детей она больше не сможет. Даже я бессилен в этом помочь. У тебя есть один-единственный шанс. А теперь развлекайся.
Лекс толкнул полуобнажённую рабыню к Даниру. Тот не сделал ни малейшей попытки прикоснуться к ней. Резким движением оправил штаны и запахнул халат поплотнее.
— Мог бы сразу сказать, что неравнодушен к своей рабыне, не доводя дело до угроз, — прорычал Данир, идя к выходу.
— Я не люблю, когда кто-то ломает мои игрушки, — крикнул вслед удаляющемуся Даниру Лекс. И неожиданно для самого себя прижал к себе рабыню. А в голове в унисон сердцу, пытавшемуся вырваться из груди, билась одна мысль: «Моя. Моя. Только я имею право делать с ней всё, что захочу».