— Немногим мужчинам, если таковые вообще найдутся, позволено заходить туда, — покачала головой рабыня. — Нами командуют первые девки, крупные, тарларионоподобные грымзы, женщины, которым мужчины передали право наказывать рабынь.
— Интересно, — протянул я, предположив, что это было разумное решение.
В целом, свободным мужчинам избегают разрешать прохаживаться среди прикованных рабынь. В конце концов, разве за это не нужно сначала заплатить?
— Иногда, — добавила Альциноя, — девушек, стонущих от потребности в мужчинах, стрекалами заставляли соблюдать тишину. Когда я была свободна, я презирала рабынь за их потребности, но в то время я не понимала, что они могли чувствовать, какими беспомощными они были, как страдали от своих потребностей. Я понятия не имела о том, что творилось в их телах, что заставляло их кричать, скулить, царапать доски и стонать. Откуда мне было знать, что мужчины сотворили с ними, распалив их потребности, превратив в несчастных узниц их собственных тел, сделав теми, кем они фактически были, беспомощными жертвами, пленницами и рабынями их собственной женственности.
— Нельзя зажечь потребности, которые не могут быть зажжены, — сказал я. — Всё, что сделали мужчины, это просто высвободили спрятанную в сердце каждой женщины рабыню, жаждущую вырваться на солнечный свет, чтобы подчиняться, ублажать и наслаждаться.
— Меня саму четырежды, — призналась она, — будили ударом стрекала и криком: «А ну прекрати дёргать свою цепь, шлюха». Делала ли я это? Я не знаю.
— По-видимому, делала, — заключил я.
— Стрекало обжигает как огнём, — пожаловалась девушка.
— Для этого оно и предназначено, — пожал я плечами.
Мне вспомнилось, что во время моего допроса было сказано, что врачи решили, что рабыню по имени Альциноя, после времени проведённого в одной камере со мной, практически можно было выставлять на торги. Очевидно она начала ощущать, или бояться, приближения нежданных, радикальных изменений в своём теле, начинающегося мерцания, объявляющего об атаке потребностей, которые неизбежно и безвозвратно бросят её к ногам мужчин, о намёке на то, что в её животе вот-вот готовы вспыхнуть огни, которые отмечают женщину рабыней мужчины, надёжней клейма и ошейника.
— В любом случае, — заключил я, — он видел тебя и, я уверен, узнал тебя.
— Но я его не видела, — сказала Альциноя.
— Вполне достаточно того, что он видел тебя, — пожал я плечами.
— А Вы уверены, — спросила она, — что он меня, действительно, видел?
— Абсолютно, — заверил её я. — Советую тебе отвыкать думать о себе как о скрытой под вуалью, недоступной свободной женщине. Ты теперь животное. Твоё лицо теперь должно быть так же нагло выставлено напоказ, как морда любого другого животного, кайилы, верра или тарска. Любой желающий может рассматривать тебя, когда и как ему вздумается.