Шагнув сквозь портал, Таррэн со смешанным чувством взглянул на каменную драконицу. Да, это была она — Великая Мать. Совсем как живая. С матово блестящей чешуей, с мощным телом, в котором даже сейчас угадывалась нечеловеческая мощь, и вытянутой мордой, на которой удивительно живо поблескивали умытые дождем раскосые глаза. Те самые глаза, которые так долго не давали ему покоя.
— Она? — негромко спросил Элиар, пристально изучая громадную статую, и Таррэн кивнул. — Кажется, я ее где-то уже видел.
Тирриниэль, остановившись рядом с сыном, бросил на светлого острый взгляд. Неужто вспомнил? Светлые, хоть и отказались от «Огня жизни», все же были им близки по крови. А Элиар к тому же носил в себе частицу Л’аэртэ. Неудивительно, что они втроем видели одинаковые сны.
— Когда нам ждать драконов? — Белка, равнодушно покосившись на драконицу, тронула мужа за плечо. — Чувствуешь их?
У Таррэна нервно дернулся уголок рта:
— Пока нет.
— Мне надо осмотреться. Скажи, чтоб не мешали.
Эльф только вздохнул, а когда она бесшумно отошла, проводил долгим взглядом, в котором плескалось отчаяние.
— Останови ее, — попросил Тирриниэль так тихо, чтобы не услышал даже настороженно озирающийся ллер Адоррас, который, вопреки всем доводам, решил во что бы то ни стало присутствовать на суде вместе с телохранителем и главой своего совета. Хорошо хоть Эланну не взял. Вернее, он приказал ей остаться во дворце, а то не знал бы, как разорваться надвое, чтобы и ее прикрыть от драконов, и невестку не потерять. — Я знаю, ты можешь. Останови Бел. Прошу тебя.
— Она не настолько сильная, — тоскливо прошептал темный владыка. — И это не ее бой. Это нам надо стоять на суде, как прямым потомкам. Возможно, вместе с Элиаром.
— Она тоже Л’аэртэ.
— Она — наполовину человек!
Таррэн прикрыл глаза, чтобы не выдать бушующие внутри чувства, а когда открыл их снова, Тиль понял: Таррэн не остановит супругу, потому что уверен: есть нечто выше его чувств к ней, нечто сложнее, чем спор двух бессмертных народов. Нечто такое, что даже повелитель Проклятого леса был не в силах изменить.
— Прости, — глухо повторил Таррэн, опустив голову. — Я не могу объяснить.
Тиль осторожно коснулся его плеча, а потом вдруг ощутил, как на его собственном предплечье сжались чужие пальцы, и внутренне содрогнулся. Он не знал, что творилось у Таррэна на душе. Не знал, что за тайна объединила его и Белку. Но неожиданно почувствовал, чего ему это в действительности стоило.
Таррэн всегда был сдержанным. Его уверенность в себе была поистине несгибаемой. Настойчивость, с которой он добивался целей, была сродни одержимости, а умение отделять первостепенное от незначимого никогда его не подводило. Но сейчас у Таррэна больше не было той стойкости и уверенности, за которую он когда-то держался. Сейчас он был готов просить помощи и поддержки у кого угодно. И, как никогда в жизни, испытывал желание уткнуться лицом в плечо отца и хотя бы на долю мгновения почувствовать, что рядом есть кто-то более мудрый, сильный, умелый. Кто-то, кто примет за него трудное решение и подскажет, что именно так — правильно.