Но, несмотря на все свое богатое убранство, он выглядит пустынным.
Здесь слишком тихо.
Жизнь здесь, наверное, похожа на жизнь в мавзолее.
Наконец мы останавливаемся перед массивными дверями из дерева, украшенными резными узорами. Сабина стучит по ним дважды, и изнутри раздается женский голос:
– Войдите.
Как это жутко официально!
Сабина открывает перед нами двери, и мы незамедлительно оказываемся внутри ошеломительно огромного кабинета, богато расписанного во все возможные цвета. По всем стенам по кругу идут деревянные полки, полностью уставленные книгами в кожаных переплетах.
За тяжелым письменным столом спиной к окну восседает женщина.
На ее лице написана твердость, а ее волосы потеряли былую яркость, но я вижу, что когда-то они были рыжими. Они собраны в строгий шиньон, ни единый волосок не выбивается из прически. Ее кашемировый кардиган застегнут на все пуговицы и украшен одной единственной жемчужной нитью, а ее руки сложены перед ней на столе. Она ждет.
Ждет нас.
Как долго она ждала? Месяцы? Годы?
По какой-то необъяснимой причине я чувствую, что начинаю задыхаться. Стены словно сжимаются вокруг меня, и я каменею на месте. Дэру приходится потянуть меня вперед, чтобы просто заставить меня сдвинуться с места.
Мне не хватает воздуха, как будто, если я подойду к ней, случится нечто плохое.
Что-то ужасное.
Эта мысль смехотворна даже для меня самой, и я вижу, как Дэр искоса поглядывает на меня.
Мы останавливаемся перед письменным столом.
– Элеанора, – произносит он сдержанно.
Здесь нет ни следа любви. Я вижу это. Я чувствую это всем своим существом. Это витает в воздухе, во всем этом официозе и холодности.
– Адэр, – кивает женщина.
Между ними не проскальзывает даже тени улыбки, я уж не говорю о теплых семейных объятиях. Несмотря на то что прошел, по крайней мере, год с тех пор, как она в последний раз видела его, эта женщина даже не привстала, чтобы поприветствовать его.
– Это твоя бабушка, Элеанора Саваж, – сообщает он мне, тщательно подбирая слова, стараясь, чтобы это прозвучало как можно спокойнее.
Элеанора смотрит на меня в упор, пристально изучая с головы до ног. От этого взгляда мое лицо вспыхивает.
– А ты, должно быть, Калла.
Я киваю.
– Можешь называть меня Элеанора. – Она бросает беглый взгляд на дверь: – Подожди снаружи, Сабина.
Сабина безмолвно отступает назад, прикрывая за собой створки двери. Элеанора снова обращает свое внимание на нас.
– Сочувствую твоей утрате, – чопорным тоном говорит она мне, однако в ее голосе я не слышу и тени эмоций, сожаления или скорби, хотя этой утратой была ее дочь.