— Проходите, сэр, — произнес он с достоинством. — Мисс Кэмпбелл ожидает вас.
Я вошел в дом. Не знаю, что было на верхних этажах, но нижний поразил меня в первую очередь холлом: он был огромен, на стенах висели картины, я не вглядывался, естественно, какие именно, но в их подлинности сомневаться не приходилось. А посреди холла бил фонтан. Да-да, самый настоящий фонтан. Он был выполнен из белого мрамора в виде девушки, несущей над головой кувшин; из него-то и стекала вода прямо в шестиугольный бассейн, в котором — я еще раз испытал потрясение — плавали разноцветные рыбы.
— Следуйте за мной, сэр! — дворецкий открыл первую же дверь, и мы оказались, видимо, в гостиной, судя по обилию мягкой мебели и камину.
— Располагайтесь, пожалуйста, мисс Брэнда сейчас спустится. Разрешите, я поставлю в воду этот прекрасный букет. Что прикажете принести, сэр? Чаю со льдом?
— Было бы неплохо, — ответил я, передавая ему цветы, и дворецкий бесшумно удалился. Я огляделся и еще раз поразился, с каким шиком и размахом обставлен дом. Нет, я не хочу сказать, что обстановка вокруг меня выглядела безвкусной или вульгарной, напротив: все было очень красивым, изящным, но безумно дорогим, и именно это бросалось в глаза.
Гостиная была выполнена в бело-бежево-коричневой гамме: пол, выстланный паркетом светлого дерева, блестел, как каток, лишь у камина лежала белая шкура какого-то неизвестного мне невинно убиенного животного. Большое французское раздвижное окно выходило в сад, мягкие шторы светло-коричневого цвета с золотым узором были разведены, позволяя любоваться открывающимся из окна прекрасным видом. Мебель была явно сделана на заказ: и овальный стол из дерева в тон паркета, и оба гарнитура — один мягкий, в правой половине комнаты, второй — перетянутый светлой кожей, стоявший слева от входа. Возле него возвышалась хрустальная горка: видимо, бар, возле которого стоял большой белый рояль. На стене, противоположной окну, висел большой портрет, написанный красками: молодая женщина в роскошном вечернем платье. Я подошел поближе. Прямо на меня смотрели глаза моей Брэнды, такие же пронзительные, изумрудно-зеленые, тот же взгляд. Правда, у женщины на картине он был очень грустный, несмотря на то, что художник изобразил ее улыбающейся. Женщина была прекрасна, и Брэнда очень на нее походила.
— Это мама, — вдруг раздался за моей спиной любимый голос. Я и не заметил, как она вошла.
— Привет! — я обернулся и обнял Брэнду. — Ты как?
Она была в длинном домашнем платье приглушенного серого цвета с глубоким вырезом на спине; волосы, собранные в высокий хвост, полностью открывали ее такое родное лицо с самыми красивыми на свете глазами.