Вот так и изводился он уже несколько дней, все искал и не мог найти решения, все прикидывал, чтоб, значит, и овцы целы, и волки чтобы сыты, все оттягивал, отлынивал, все пробовал чего-то уточнить, — вдруг ошибся в чем? — все рядил этих волков в овечьи шкурки… И сейчас, выйдя вместе со всеми в спортивный зал, гудящий от ударов мяча, от азартных криков, от резких и властных команд физрука Котовского, Вовка в который раз мысленно прокрутил нелепую эту процедуру: вот он приходит в учительскую, вот отзывает Андрея Владимировича в сторонку, вот, пугливо озираясь, как шпик какой-нибудь, шепчет про Генку с Толиком… А как иначе-то? Анонимку залудить и по почте?..
— Ста-ановись! — гаркнул Котовский на весь зал, сложив ладони рупором. — Смирно-а! Равнение напра-аво-а!.. Вольно. Сегодня зачет по подтягиванию. У мальчиков норма — десять, у девочек — три. По очереди к турнику — шагом ар-рш! Груня!..
— Ну? — уныло вышел тот из строя.
— Покажи-ка народу, как это делается, — не то попросил, не то велел Котовский.
— Ага…
И Груня показал, раз сорок, значит, подтянулся под общий нестройный счет, под охи и вздохи девчонок, под завистливые взгляды мальчишек. Он, может, и еще раз этак пятьдесят сподобился бы, да Котовский остановил, стал других вызывать по алфавиту.
А Вовка и на физкультуру, которую всегда любил, смотрел уже как бы другими глазами. Зачем все это, нет, ну, правда, зачем, если на перемене какой-нибудь гад, Генка или Толик, или кто там еще, если соблазнит тебя своей дрянью в папиросной гильзе? Зачем вообще тогда все, не только физкультура? И что за дурацкая в нем щепетильность? Пойти вот и сказать. Прямо в учительской, сразу всем учителям… Или в милицию заявить… Или хотя бы отцу, а он уж там… Да, донести! Да, сподличать, раз такое дело! На отца перекладывать — это как-то… Нет, все самому! Но Вовка знал отчего-то наперед, что никуда-то, конечно, не пойдет, и никому-то ничего не скажет. То есть знать-то, может быть, так уж верно не знал, но очень даже сильно чувствовал это. Ну какой из него шпик, какой доносчик?..
— Цуканов, не спи! — подстегнул его Котовский.
А он-то задумался, по привычке терпеливо ожидая своей почти всегда последней очереди — ведь «Ц», считай, в самом конце алфавита. Что-то быстро Котовский всех прогнал сегодня! Вовка кое-как уцепился за холодный металл перекладины, впрочем, не такой уж и холодный, захватанный, малость согретый чужими руками, и повисел так, раскачиваясь в раздумье.
— Давай! Давай! Не задерживай! — снова возник Котовский.
Раз, два, три, четыре… Десяток-то он одолеет, конечно. Подтянется — не велика премудрость! И зачет свой получит, и перед новыми одноклассниками не осрамится… Только что же делать ему с другим? Все с тем же самым… Восемь, девять, десять… Можно и одиннадцать, и двенадцать… Хорош! Это ведь Груня самый у них выносливый в классе, а ему чужих лавров не надо.