* * *
В учительской работал телевизор. Андрей Владимирович удивился, что еще кого-то застал тут из учителей после затянувшегося педсовета. Наденька, физрук Гриша со своими неразлучными секундомером и свистком на мощной тренированной шее, сердобольная Мария Никитична, учительница младших классов, Анна Валентиновна, которая вела ботанику, биологию и анатомию, обе англичанки — Берта Вадимовна и Наталья Тимофеевна, короче, прямо малый педсовет какой-то, группировка или фракция, а точнее — оппозиция, наверное. И так основательно расположились, похоже, и уходить-то не скоро собирались. Наденьку они, что ли, успокаивают? Андрей Владимирович не очень-то и прислушивался, о чем они там оживленно так говорят, да и стоило ему появиться, оппозиция быстренько перешла на шепот. А ведь и вправду оппозиция! Во всяком случае, было что-то в этих энергичных женских «шу-шу-шу», «ши-ши-ши» и «ша-ша-ша», в нечастом, но внушительном Гришином «бу-бу-бу» что-то строптивое, обиженное и воинственное, будто затевался маленький, совсем крошечный, но вполне дворцовый переворот, или еще какая-нибудь мстительная пакость. И Мария Никитична, значит, туда же… Вот уж от кого не ожидал, так это от нее! Андрею Владимировичу вдруг таким мелким, таким диким, ненужным сейчас представилось все это, если действительно они что-то там затевали, что он даже постарался не смотреть в их сторону. В школе беда, наркотики, а они… Хотя они, конечно, ничего пока не знают, но все же, все же совсем им не нужен сейчас в коллективе раскол, скандал, свара. Да знал бы он тогда, пожалуй, и не вылез бы с выговором для Наденьки.
По телевизору передавали какой-то, кажется, диспут, прямой, что ли, эфир, очень модный в последнее время. По крайней мере за спинами выступающих там, в студии, висели большие транспаранты с номерами телефонов, по которым можно, наверное, было позвонить, если дозвонишься, и высказать свои соображения. Андрей Владимирович в волнении и досаде не мог сообразить, о чем они дискутируют, уловить тему разговора. Ясно было лишь одно — всех забивал какой-то неизвестный ему писатель с абсолютно ничего не говорящей фамилией Влазов. «Михаил Михайлович», — машинально прочел Андрей Владимирович табличку, стоящую на столе перед писателем. Прошло, может быть, две или три минуты, пока он понял, что разговор у них там, кажется, шел об истории, о памятниках старины. Вскользь писатель помянул когда-то перебитые подонками скульптуры в Летнем саду, памятник Александру Третьему Паоло Трубецкого, знаменитый памфлет на самодержавие, несправедливо скрываемый во дворе Русского музея, лишенный воды памятник-фонтан героям «Стерегущего»… Все правильно вроде говорил, но было что-то странное, настораживающее, что заставило Андрея Владимировича задержаться. А ведь он собирался лишь взять свой портфель и сразу уйти, не мешать Наденьке и компании. Да и в самом деле засиделись они на педсовете, и надо поторапливаться. Он едва успевал забежать домой, наспех перекусить и в рок-клуб, чтоб ему пусто было. Впрочем, ладно, ладно… А что этот Влазов про дилетантов-то? Ну да, во всем они у него виноваты: и в непонимании диалектики истории, и в замалчивании интересных писателей, и в том, что всю вину за упадок отечественной культуры по непониманию и серости своей пытаются свалить на полумифических личностей непонятного, не нашего, почти марсианского происхождения. Так, так, а дальше-то что? Что делать? Кто виноват? Андрей Владимирович загорелся, подошел к телевизору поближе, даже забыл об оппозиционерах, тревожно перешептывающихся за его спиной.