— Можно? — спросили его робко, и Алекс уже по голосу понял, что явился Груня-меломан.
— Заходи, заходи… — как бы свысока разрешил он, стараясь даже перед единственным зрителем не разрушать свой сценический образ.
Этот Груня не был ни группи, ни фаном, ежели по-ихнему, ни просто поклонником «Завета», так сказать, добровольно сочувствующим, примкнувшим искусства ради и музыки для. Алекс давно заметил, что Груня держится особняком, ни к кому не прибивается. Это Борик его как-то привел, разрешил послушать, поприсутствовать на репетиции, но не бескорыстно, разумеется, Груня у них подметал пол в подвале.
— Борика не видел? — спросил Груня, снимая куртку и по-хозяйски направляясь к ведерку в углу и щетке на палке.
— Должен скоро быть… — как бы рассеянно ответил Алекс и расчехлил гитару, стал подтягивать струны, налаживать проводку, пробовать микрофоны.
Груня сбегал за водой и, побрызгав пол, стал аккуратно, стараясь не задевать проводов, заметать мусор на специальную картонку. Вот странный он, этот Груня, все-таки. Алекс его как-то спросил после удачной, как все решили, репетиции: «Ну как тебе?» Груня пожал плечами и вдруг озадачил: «Ничего себе… Ага. Но до «Назарета» далеко. Примитив есть. Ужаса только не чувствуется, страху маловато». Так что он — ничего себе, в смысле не только пол подметать мог, но и в тяжелом роке слегка кумекал. И ведь быстренько он рассекретил Алекса с его тогдашним подражанием «Назарету» — был ведь грех, соблазнился. Даже не спасло, не сбило Груню с толку, что у них в «Завете» не солист, а солистка. Куда уж там фанам до него! Они если и скажут что, так глупость кромешную, а спросят — так только о творческих планах. Не было в Груне этого их сладенького подобострастия, этого, мол, все заведомо хорошо, что в «Завете» делается, этого рабского, плебейского довольства всем, что ниспошлется им от их кумиров. Алексу даже стыдно становилось иногда, что такой смышленый парень пол у них подметает в подвале. Но у Борика были какие-то свои отношения с Груней-меломаном, что-то он там ему доставал, продавал, что ли, записи, кассеты… Может, и с выступлениями «Завета» — кто ж знает.
Впрочем, с Бориком Юдиным не соскучишься. Вечно вокруг него клубятся странные типы — фарца не фарца, музыканты не музыканты, рокеры не рокеры, кто их разберет. Алексу положа руку на сердце плевать было на это. Главное свое дело Борик делал справно, и все они были у него в неоплатном долгу. Санина ударная установка, гитары, микшер, усилители, колонки, синхронизаторы, микрофоны и даже костюмы — все это, естественно, не школа и не ЖЭК им предоставил и оплатил, — держи карман шире! — все ведь самим приходилось у собственных отцов и матерей клянчить, по рублю, по червонцу заныкивать, отказенивать, умыкать. И все равно ничего бы у них не было, если бы не Борик. Глядишь, скоро и ревер обломится… Алекса, впрочем, не очень-то интересовало, откуда у Борика такие деньги — главное, были, главное, когда подвернулась им приличная ударная установка, не последнее слово техники, конечно, но тоже ничего, он один безропотно, бестрепетно выложил семьсот целковых и скромно ведь молчал до сих пор, долга ни с кого не спрашивал. Хотя формально договаривались поровну внести… Подумаешь, слуха у Борика не было — он же не лез на сцену! Сидел себе тихо за пультом, старательно делал вид, что настраивает там что-то, убирает низкие, прибавляет высокие… Ну на Лиду, конечно, чересчур уж явно Борик пялился. А кто на нее не пялится-то? Если честно, Алекс не завидовал ее будущему мужу — ну где она ни появится, все сразу на нее, как подсолнухи на солнышко, головы вертят. Один, что ли, Борик?.. Она, может, для того и поет у них, чтобы на нее пялились. И чем больше, тем лучше! Лида тоже создана для всех, только не знает этого, не для одного, не для Борика или еще кого-то — для толпы, для публики, для успеха. Может быть, и поэтому Алекс не спешил разобраться в своих чувствах к ней, не поддавался им. Что он, глупый? Оно и Борик пускай попялится вдоволь. Лиды не убудет.