— А что это у тебя, Юдин? — спросила вдруг Лида и тронула наручники, которыми был пристегнут к трубе отопительной батареи его пуленепробиваемый портфель-дипломат.
Зрит в корень! Ну что ей ответить? Борик пожал плечами и отшутился:
— Это знакомые гангстеры оставили. Попросили сохранить до их возвращения.
— Из тюрьмы? — приняла игру Лида.
— Из мест не столь отдаленных, — подпустил Борик тумана.
— Как интересно-а-а!.. — пропела Лида и приподняла дипломат от пола. — Тяжеленький. Что там?
Борику надоело это ненужное внимание к его, можно сказать, сейфу, разговоры и шуточки вокруг него, и он, не зная уже, как отвлечь Лиду, сказал:
— Да пустяки… Раскольников, помнишь, процентщицу топориком? А ценности, что от нее унес, куда? Под большой камень во дворе. Так вот гангстеры высчитали, где эта улица, где этот дом, пошли туда, а вещички-то целы, лежат себе под камешком, их дожидаются… Теперь у меня вот хранятся. Надо время выждать, чтобы про эти ценности все забыли. Тогда они их в комиссионку снесут, а денежки между собой поделят.
— Кто? — видно, теряя к этому интерес, по инерции спросила все же Лида.
— Гангстеры, — напомнил Борик.
— Юмор же у тебя, Юдин!.. — капризно передернув плечиками, сказала Лида. — Слушай, давай скорее, а…
Борик не обиделся. Главное — от дипломата отвлек. Он достал платье и передал Лиде на вешалке.
— Ух ты!.. — вырвалось у нее.
— Можешь прямо тут прикинуть, — сказал он, выходя из комнаты.
Она должна была на это клюнуть. Борик был уверен. Иначе он совсем тогда в людях не разбирается. Ишь ты, скорее ей, видишь ли, давай! В какой-то момент он пожалел, что надо вот выходить, что вообще все это, в смысле ухаживание — или как там еще назвать? — требует терпения, осторожности и финансовых затрат. Ведь не брать же ему с нее за это платье, за материал, за пошив, за срочность, и не с Алекса же стребовать!.. Скинемся, скинемся… Они все, если что надо, горазды петь, что непременно скинутся, наскребут, купят. Мечтатели! Или если уж куплено, то железно обещают вернуть ему, Борику, каждый свою долю долга. Болтуны! Утописты! Они бы до сих пор скидывались на свою ударную установку, не брось он им тогда, в самый решающий момент, четыреста рублей, потом еще триста, когда завыли в голос, что у них все равно не хватает и что уплывает, делает ручкой их установочка.
Он пришел на кухню, зажег газ. Как-то странно он волновался сегодня. Впрочем, не то чтобы волновался, может быть, а вот то ладони потели, то вдруг начинали мерзнуть. Особенно сразу после ее звонка: «Ты не помнишь, когда Леша велел приходить? А то звоню, звоню, никого нет…» Тут он ей и выкатил про это платье, в момент проиграв ситуацию наперед, зная, что она заявится, не откажется, не посмеет. Другой бы раз он достал ручную кофемолку, что-нибудь наплел бы и Лиде о том, что приготовление кофе — это целый ритуал, что надо обязательно молоть его руками, что терпеть не может механизмов в этом деликатном деле. Короче, вспомнил бы что-нибудь и похлеще из обычного отцовского трепа для гостей. Но сейчас и вправду они ведь должны торопиться, то есть если она так считает, то ему и не след злоупотреблять ее терпением. Сойдет, значит, и на электрической кофемолке. В сущности, какая разница? Кто бы еще отличал один помол от другого — так ведь пижонят только, выламываются друг перед другом, цену себе набивают. Вот если он не вытянутый кофе заварит — где-то был тут у Дины в загашнике, — тот, что отец по большому блату достает, с кофеином, в натуре, с такой его концентрацией, что, наверное, мертвые из гробика поднимутся, если им чашечку влить, вот это да, это она должна оценить! Но волнение, волнение… Как-то совсем оно было некстати. А кофе выпьешь, так вообще на уши можно встать с него. Кофемолка взвизгнула в руках, потрещала, потряслась мелкой дрожью, щекоча ладони, и загудела ровно — готово. Борик высыпал остро бьющий в нос своим неистовым восточным запахом кофе в джезвей, залил водой и сунул посудину на газовый трепещущий в нетерпении огонь. Скорее бы, что ли…