Она почему-то не ответила. Она стояла на фоне вечернего, затухающего окна, высокая, настороженная, тревожная, и силуэт ее ангельской головки был волнителен, близок и как-то обнадеживающе реален. И Борик, желая быть поближе, безотчетно стремясь уже к ней, кажется, сделал шаг, еще шаг, еще… Он молчал, боясь уж и словом спугнуть этот чуткий силуэт, этот поворот головы, этот тихий, волшебный миг, когда, как ему казалось, можно вдруг стало все, все было дозволено. Он не слышал звука собственных шагов, скрадываемого мягким ковром, растворяющегося в тихой музыке из шарповских колонок, он не знал, что сделает, что скажет ей, когда приблизится. Будто какая-то сила толкала его к ней, и он уже не упирался, он сдался, покорился этой великой силе, обещающей муку и сладость впереди.
— Стой! — вдруг вскрикнула Лида, но он не остановился.
А дальше… Дальше произошло что-то странное, и он словно бы ожидал уже этого. Нет, не этого, конечно, но вообще чего-нибудь такого, из ряда вон. И вот дождался…
Лида уже стояла на широком мраморном подоконнике, всей стройной своей фигуркой отчетливо рисуясь на фоне гаснущего неба. Она была как на постаменте, была как приз… Хороша! Что хороша, то хороша! Но почему на подоконнике? Он никак не мог взять в толк, зачем она туда залезла? Но ведь залезла же она зачем-то…
— Не подходи! — велела она тихо, но внятно, с какой-то напряженной отрезвляющей ноткой в голосе. — Еще шаг, и я разобью стекло и прыгну!
— Зачем? — спросил он машинально, но в то, что прыгнет, поверил и остановился возле кресла.
А что, и прыгнет ведь, прыгнет. Все они дуры, истерички, куклы безмозглые. Взбрело же в голову! Четвертый этаж, внизу асфальт, мозги всмятку… Поди докажи потом, что ты тут ни при чем, не виноват, не лез, не нападал, не приставал вовсе! Так, значит, этого она испугалась? Этого?.. Он как-то обмяк весь, вмиг обессилев от этой мысли. Но почему? Как? Ведь он же ни сном ни духом… Что же надо подумать было про него, чтобы с перепугу аж на подоконник?.. Может, лицо его было какое-нибудь не такое? Взгляд? Голос?.. А что лицо, что? Ведь он же честно, он с серьезными намерениями, с чувством… Он даже платье хотел подарить! Что же она, как от насильника, от него? Вот взять и шагнуть, пусть прыгает, раз она так. Пусть! Пусть!..
Он стиснул зубы и заставил себя попятиться. А вдруг сиганет сдуру, вдруг и правда себя ей не жалко… Лида все еще напряженно стояла на подоконнике, еще маячила, как статуя, на фоне дотлевающего неба. Что он, идиот, что ли, чтобы доводить до такого? Было бы где на стороне, в гостях, может, и шагнул бы всем назло, ей назло и себе, и этому счастливчику Алексу, для которого она тут себя бережет… Фанатичка! Но у себя дома, чтоб из его окна… Нет, нельзя! И вообще он что-то устал от нее, очень устал.