Люди уже собрались. Собрались и ждали. На площади, на примыкающих к ней улицах. Никто не порывался уйти, разве что некоторые, увидав кого-то из родственников или друзей, перебирались поближе. Но без толкотни, тем паче без ругани. Ни один не пытался прорваться на удобное место возле трибуны или забиться в укромный уголок, где можно вдоволь поскучать, а то и вздремнуть. Все это Годунов оценил буквально с первого взгляда. Иные говорят: люди во все времена одинаковые. Черта с два! Люди, которым понятно, что, как говаривала бабка, дело пахнет керосином, отличаются от людей, пришедших на праздничный митинг, куда больше, нежели последние — от пиплов, собравшихся на рок-концерт.
Над площадью стоял ровный гул: все разговаривали почему-то вполголоса. И замолчали как по команде, едва приезжий командир поставил ногу на нижнюю ступеньку ведущей на трибуну лестницы. Александр Васильевич за последнюю пару лет привык к легковесной тишине, что висела хорошо бы на ниточке — так нет, на паутинке и срывалась иной раз от неосторожного взгляда, и не мог не удивиться: тяжёлая тишина, а держится надёжно, будто на стальном тросе.
Только и слышно, как поскрипывают под ногами рассохшиеся за лето доски да пацанёнок лет пяти, стоящий рядом с трибуной, хнычуще тянет:
— Ма-ам, ручкам зя-а-абко! Пошли домо-ой!
М-да, и вот что тут прикажешь говорить? Что и как, чтобы обойтись без дополнительных осложнений, плюсом к тем, которые и так неизбежно возникнут? Как убедить этих вот дедов, которые, небось, всю жизнь в Дмитровске безвылазно прожили, этих вот женщин, закрывающих собою детей от осеннего ветра, что надо бросить дом, разом лишившись всего нажитого, и ехать чёрт-те куда, в неизвестность и неустроенность?
Ладно, как скажется — так и скажется. Будем надеяться, что люди, не привыкшие к постоянно сменяющимся пестрым впечатлениям, более восприимчивы к словам… хоть и наверняка менее легковерны, угу.
Годунов с легким недоумением взглянул на цилиндрическую штуковину, укрепленную на краю трибуны («А ничё так эта гирька, наверное, в ближнем бою! Тюк по макушке — и нету Кука!») и, как-то совсем не солидно прокашлявшись и немного наклонившись к микрофону, начал:
— Товарищи! Я говорю с вами от лица командования Орловского оборонительного района…
И едва узнал свой голос, захрипевший-заскрежетавший из двух репродукторов. Учел ошибку — и дальше говорил с высоты своего роста. В любом случае — ни разу не Молотов и не Левитан, но так хотя бы для ушей терпимо. И — главное — слова вдруг стали приходить сами, без усилий: