Кто отдал команду «Огонь!» и отдал ли её кто-либо — неизвестно. Но забился стальным телом «дегтярь», забухали винтовки. Один из мотоциклов погони, скользя и заваливаясь в грязи, развернулся, стремясь умчаться обратно. Второй же, с пробитым очередью бензобаком, грохнулся поперёк дороги, всем своим весом вдавливая в русскую колею труп своего седока.
Грузовик на максимально возможной скорости обогнул пересекающую дорогу канавку и резко остановился позади сарая. Шофёр выпрыгнул, сжимая в руке винтовку и кинулся было прочь от машины. Но тут же, остановившись, выпрямился, отбросил оружие, с ожесточением содрал с русой шевелюры штальхельм и остался стоять с поднятыми руками, судорожно сжимая в левой грязное кашне.
— Die Kameraden! Schiessen Sie bitte nicht! Ich möchte, sich zu ergeben. Ich bin Arbeiter, kein Nazi! Kameraden! Ich der ehrliche Soldat, mich nicht der Deutsche, der Serbe! Ich nicht der Nazi! Nazis sind Schufte, keine ehrliche Soldaten. Sie töten Zivilisten, Frauen und Kinder! Ich habe das gesehen in Kromi! Ich bin Serbe, kein Deutscher. Ich heisse Handri Nawka! Ich bin mobilisiert, habe aber kein Wunsch, fuer Deutsche kampfen! Die Serben sollen zusammen mit den Russen gegen die Nazis kampfen[4].
— Вот-вот, насчёт руки в гору — это ты, ганс, правильно придумал. Тут дергаться не надо, тут народ нервенный и категорически бдительный…
Младший сержант, подойдя к перебежчику, чуть повозившись, расстегнул и уронил на землю чёрный ремень с обвесом и принялся деловито охлопывать карманы то ли немца, то ли серба. Бойцы, за исключением продолжающего наблюдение пулемётчика, столпились рядом: понятное дело, пленного немца встретишь нечасто, а такой, чтобы сам собой в плен прикатил, — и вовсе редкий экземпляр. А на редкость как не поглазеть? Ребята все молодые, живых врагов вблизи не видавшие.
— Ich nicht Hans! Mein Name Handry, Handry Nawka![5]
— Ну, нихт ганс так нихт ганс, — покладисто ответил сержант, не прерывая своего занятия. — Все одно: чудно. Вот сдался бы ты под Кёнигсбергом или, там, Бременом, когда мы наступать начнем, — это я бы понял. А чтоб под Орлом, да по своей воле…
— Na swom wole, tako e, drugar! Ja nisam ja sam pohsten srbin! U kamionu su kutije sa bombama. Uzeti[6].
— Гм… Почтенный сербин, говоришь? А с виду — ганс гансом. Володьк, глянь-ко в машину. Чё там у него за бомбы? А ты, — сержант, усмехнувшись, обратился к сербу, — руки-то опусти. Нечего небо поддерживать, не упадет. Хенде нихт, говорю. Нидер, ясно?
Из открытого грузовичка выпрыгнул боец с торчащими из-под ремня новехонькими немецкими гранатами-колотушками. Ещё пара длинных рукояток высовывалась из-за пазухи.