Степанида потрясенно охнула.
— Не надо, Стеша, ничего сейчас не говори, — попросил отец Иоанн. — Помнишь ведь: «что обещал, исполни…лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить».
— Тебя ж сана лишат, батюшка, — в голосе старой псаломщицы прорвались причитания. — И грех, грех великий…
— А не случится ли, что ещё больший грех свершу, отказав ближнему своему в защите? — ровным голосом спросил священник. — Будет на то воля Его, переможем. А что в наших силах, то сделаем, ибо сказано: все, что может рука твоя делать, по силам делай…
— Они на пряжках своих пишут «Gott mit uns», — глухо сказал Годунов, сам не понимая, зачем.
— Имя Божие на устах, страсти мирские в сердце… недобрые страсти, — тихо проговорил отец Иоанн. — Не ново. Издревле так было. — Помолчал, будто бы на что-то решаясь. — Пойдёмте, — и взял у Степаниды свечу.
Пока Годунов вслед за священником пробирался меж ящиков и стеллажей вглубь храма, его не покидало ощущение… почему-то не хотелось даже мысленно называть его фривольным словечком «дежавю». Ощущение ранее виденного, так будет правильно. Словно он здесь уже был.
В тусклом свете побелка на стенах казалась где блекло-серой, где пергаментно-желтой. Из-под сводов взирали с не закрашенных фресок святые, и было в их лицах одобрительное понимание. Они ведь тоже наделены послезнанием, — эта странное соображение почему-то успокаивало.
Несколько коробок с бумагами. Мелькнула шальная мыслишка: а вдруг и это не случайно? Вдруг его попаданчество — всего лишь краткий вояж, который начался в одном архиве и должен завершиться в другом? Что если порыться в бумагах — ан как пропуск назад отыщется?.. Себе-то не ври, Александр Васильевич, себе врать — последнее дело. Если бы ты точно знал, что он лежит-полеживает, тебя дожидается, ты вряд ли взялся бы его искать. И не потому что ты какой-то там герой, и тем паче не потому, что у тебя возникли мессианские амбиции. Просто когда-то давным-давно, во дни, как сказал классик, сомнений и тягостных раздумий, ты раз и навсегда определил для себя: если и есть в мире крепкий якорь и надёжный спасательный круг, так это данное тобою обещание. Как там батюшка сказал? Вспомнилось слово в слово: «Что обещал, исполни. Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить». Ответ пусть не на все вопросы, но на многие.
На верёвках, протянутых от стеллажа к стеллажу, пестрели занавески. Погорельцы, понятно, уже обжились, отделили себе клетушки. Слышно было сонное посапывание. Коротко всплакнул во сне ребенок. Годунов едва не споткнулся о трехколёсный велосипед. И в этот момент вдруг понял, откуда оно, это самое ощущение. Такое же возникало у него при чтении хороших — правдивых, то есть, — исторических романов.