Молодой вой обиженно умолк. Разговоры перекинулись на мелкие нерешённые проблемы их воинского коллектива. Я дальше не слушал своих новых знакомых, напрягая ушные раковины в сторону соседнего стола. Четверо подростков там с жаром обсуждали желание Мирона получить работу придворного музыканта. Эти вакансии, по словам моих слуг, были полностью заполнены. К тому же холопами. На всех низших, работных местах во дворце трудились холопы. Приглашать свободных людей со стороны и оплачивать труд дензнаками княжеским дьякам не желалось. Вот такая тут царила феодальная экономика.
Выходит, братьям-музыкантам надоело слоняться бездомными по городам и весям. Решили осесть в Галиче. Треша не радовался пожеланиям старшего брата, но против его авторитетного мнения не возражал. Как я понял, на решение Мирона отчасти повлияла невероятная красота мелодий, услышанных от неизвестного бродяжки.
– Найти бы сего мальца. В ноги бы ему сверзился. Несмь студно в казанники к нему пошед. Лады ведае ми паче. Талант ему вещий дан горний.
Ждан зачем-то захотел побахвалиться перед приятелями своим новым житьём-бытьём. Делать ему с Устином почти целый день ничего не надо:
– У княжича служба не тяготна. Дненощно лежати мочно и брюхо чесати. Присно[612] есмо в порти добра, в чоботах, сыты и зда[613] над главой.
Но когда Мирон принялся упрашивать оказать протекцию у княжича для него и брата на место личных музыкантов, резко поменял полюса и принялся почему-то меня обливать помоями. В переносном смысле, конечно:
– К монахам ездит и библы паскудны чтит онде. От теих библ мужи порны разумом сокрушаютеся, а отроки тем паче. Люди бают, иже княжич филином сотворяется, инде[614] собакою, ово кошкою, аще преди[615] сей потворы[616] рудь людску ссыт[617]. Мы с Устином обнощь[618] не спим, дабы он не достал нас и рудь не изоссал.
– Стрази кои! – ужаснулся Тренька. – Я бы тея господина за версту отекал.
– Истинно сие, – согласился Ждан и продолжил хаять меня: – Челядинцы баяли, велел се желудёв соборати и сопряжити, дабы их вкушати. Все в хоромах глумятеся над ним отай. Баламошкой кличут…
Совсем зажрались, лакеи чёртовы, охерели от безделья. Ничего, доберусь ещё до вас. Я от возмущения даже пропустил шлепок по затылку от соседского воя.
– Почнул наш баламон? Пей с нами за мужей доблих, главы сложаху.
Вои деловито разлили дорогущие напитки по кружкам. Дружно стукнулись. Затем ещё раз. Само собой пришла пора рассказам о ратных делах. У каждого их оказалось не на одну жизнь. Даже самый молодой Ферапонт, пьяно ворочая языком, поведал братве о нескольких своих подвигах. Вои все были из одного подразделения во главе с десятником Никодимом Ряпой. Среди пьяного ора бородатых глоток позабылось все мои горести и то, ради чего я сюда пришёл. Сам тоже подключился к параду бахвальств и принялся рассказывать о своём боевом прошлом на Кавказе. Бойцы приняли мои разглагольствования благосклонно и договорились завтра с утра встретиться на вокзале и купить билеты на юга́, порезвиться в горах с ваххабитами.