– Тебе понравилось… – проговорил, с трудом подбирая слова, – здесь находиться?
Селиван промолчал.
– Можешь оставаться. Я поговорю о тебе с атаманом.
Я взобрался на один из холмов. Разбойничий лагерь копошился в обычных житейских заботах. У меня закралось в душе подозрение, что здешний контингент по численности будет не меньше моего отряда, а возможно, и воинства сотника Осины. По первым прикидкам выходило где-то около трёх десятков голов. А ещё на разведке или в селе под боком пышнотелых красавиц рассредоточены. Если, конечно, они ещё кого-нибудь здесь вдохновляют.
Фока только что закончил совещание со своими главными подручными и сидел на лавке, опершись на колени и задумавшись, спиной к столу. Я подошёл к нему, ожидая, когда он меня заметит.
– Иже требно еси? – наконец послышалось от него.
– Почему ты к шишам подался? Хотел ведь в Смоленск вернуться.
Вскинул удивлённо глаза, но ответил спокойно:
– Сведал, кои мужи в погибели семьи моей винны. Дондеже не покараю лиходеев, не утишуся.
– Морозов, что ли, Свербигуз который?
Фока криво ухмыльнулся:
– Деригуз его кликоша, но тей глагол такожде леп. Его и полюбника она…
Судя по моим устоявшимся впечатлениям, от этого боярина можно было нечто подобное ожидать, но представить эту тушу в качестве объекта чьего-либо вожделения было сложновато.
– …Князя нашего Юрия Димитриевича.
Вот уж не ожидал, что Фока произнесёт имя моего отца. Свечку, что ли, возле них держал? Хотя… Словцо могло иметь значение любимца, фаворита, но всё равно в неблаговидном контексте.
– Не знаю, кто тебе такую чушь мог в уши наплести, – взорвался я, – дружок твой Алимпий выдал меня Единцу, а ты ему веришь. Спроси Селивана.
– Не Алип ми сие рече. Покрал я Кирияка людьми сеими чрез подземье и вызнал вся. В томлениях[721] вор поведал, иже государь сам повелел злодеяти. После казнил скнипу злокозну умертием томны. Аще живый буду, отомщу погубителям, и Морозову злохитренну, и Юрию, князцу погану, и вся роду Калитину аспидову, – произнёс бывший боярин.
Говорил он, силясь, будто с трудом выдавливал слова из гортани выдыхаемым воздухом.
– Сочувствую твоему горю, Фока, но верить наветам Кирияка нельзя. Он мог злонамеренно опорочить своего государя, – решительно возразил ему. – Может быть, твоя семья всё ещё жива. Надо верить в лучшее.
– Несть боле моей семьи… – изменившимся голосом проговорил Фока. – Всех порешили убивцы. А ты, Макаша, ступай в опочивальню. Глава болит, чай?
И правда, передавать благую весть озлобленному человеку бесполезно. Не поверит. Оставаться в лагере шишей представителю семейства Калитиных становилось опасно. Макашка истинный может в любой момент нарисоваться. Прошёл к коновязи. Я ещё раньше заметил, что любой житель поселения мог спокойно отвязать любую лошадь и отправиться куда-либо на прогулку. Никаких постовых и сторожей не имелось. Запрыгнул на облюбованного конька и медленно поехал из лагеря. Найдя лесную тропу, припустил скотинку. Попадались едущие навстречу шиши, приветствовали. Просто поражаюсь беспечности военизированного подразделения. Вскоре выехал на дорогу. Вдали завиднелись домишки селян.