– А вдруг Марья уродиной какой кособокой окажется, да с чирьями на заду? – ухватился я за новую соломинку. – Так-то ты возлюбленного сына ценишь? На всю жизнь хочешь обречь горькими слезами меня заливаться, – продолжал завывать я.
– Будешь отичу пререкати[208], тако тя изсечи, иже теим чирьям не иде стане скакати. По перву разу женатеся родичевым глаголом. Таже[209] кою хошь яти[210], се то буде несть во благостие, а дельма похотей сладостенных, – всерьёз разозлился князь, – Аще дурна ликом невеста буде, приданным обильным тя стара княгиня задобрит. Удел те в собину издарит.
Воцарилось молчание. Я от негодования не мог подыскать ни одного подходящего слова. Отец тоже мрачно сопел рядом. Ужин давно уже закончился и заметно стемнело.
– Отец, отпусти меня в монастырь. Очень нужно, – попросил князя.
Отец помрачнел ещё больше и высказался:
– Аще похочешь монастырска благолепия, то добре, езжай. Буде тамо[211], елико[212] требе.
Он встал и, не прощаясь, вышел из трапезной.
Слуги мои дрыхли, как сурки, но меня почуяли и повскакивали, как дрессированные собачки. Услужливо раздели и уложили почивать. Что за порядки! Штаны и сам могу с себя снять. Голова просто пухла от всего случившегося. Сил на разбор полётов не оставалось.
Утром меня разбудила мамка с вечно приклеенной приторной улыбкой и пригласила на заутреню. Хотя какое еще утро. Даже не рассвело. Холопы неслышно появились из людской и сноровисто напялили на моё сонное тельце что-то типа рясы из серой мешковины. Слабость почти прошла. Даже какой-то прилив сил в суставах ощущался. Меня проводили в молельную комнату. Отец уже стоял на коленях перед киотой с многочисленными образами святых и распятием. Я приземлился возле него и изобразил молитвенное раскаяние, прерываемое зевотным выворачиванием челюстей. Появившийся неслышно седоватый поп начал речитативом распевать молитвы, мы с отцом повторяли слова следом. Обнаружил за собой интересную способность. Поп изрекал слова на греческом, но я всё прекрасно понимал. Интересно, а ещё какие языки я могу тут знать?
Закончив свои дела, священник незаметно покинул молельню. Отец не спешил подниматься с колен, шепча под нос малопонятные слова. Я терпеливо дожидался окончания молитвенного рвения отца, слабо соображая в этих ритуалах. Замучился стоять на коленях. Больно всё-таки. Наконец отец встал и молча, даже не глядя в мою сторону, вышел.
Завтраки в этом времени не подают, но можно потребовать чего-нибудь вчерашнего или кисломолочного. Я и потребовал. Привык, панимашь, к трёхразовому питанию. И растущий организм надобно растить, килоджоули накапливать. Время-то здесь лихое, рыцарское. Право силы много чего значит. А ещё требуется исполнять множество всяких обыденных действий и умений, к которым привыкают с детства. Среди них очень значимо умение управляться с конём. Мне ещё никогда не доводилось ездить верхом. Эх, тяжело же придётся вписываться в средневековые реалии. Пришлось просить у дьяков для себя какой-нибудь возок, оправдываясь плохим пока ещё самочувствием.