Опасность однорукий поделил с Хельригелем. Но взять половину горячих картофелин, которые лежали на столе уже вполне готовые, он не пожелал. И все подгонял, все торопил. Словно болото грозило вспыхнуть у него под ногами. Однорукий взял заметно потяжелевший рюкзак. Похоже было на то, что Бенно Хельригелю надлежит как можно скорей покинуть милый его сердцу Неаполь, где пышным цветом расцвело его лучшее «я». Люба рассказывала потом Гитте, что женщину и немца, который перебежал к партизанам, убили из ревности.
Они шли эдак часа четыре, фриц и его попутчик. Без привалов, без единого слова, пока не вышли на маленькую, вполне сохранившуюся деревню. Сюда, продолжал упорно надеяться Хельригель, сюда она придет с хлебом и с оправданием для меня. Однорукий завел его к себе в дом. Там старушка мать однорукого возилась с годовалым ребенком. Фрау капут. Хельригель помогал хозяевам справлять домашнюю работу, а деревенским — на сенокосе. В доме его лишь терпели. Никто с ним не разговаривал. А когда ели, сажали вместе с собой за стол. И остальные деревенские тоже с ним не разговаривали. Хотя и не выказывали презрения. Короче, вели себя так, будто у него какая-нибудь заразная болезнь. Дети кричали ему вслед: «Фашист! Фашист!» Женщины им за это выговаривали. Если не считать однорукого, в селе были сплошь женщины, дети и старики. Так прошла неделя. Однорукий конфисковал у Хельригеля бритвенные лезвия, хотя сам он брился ножом. Как-то утром в начале второй недели в деревню забрели три заросших немецких солдата. С винтовками. Они хотели хлеба, но не знали, как им себя вести, то ли просить, то ли требовать. Они уже выли от голода. Однорукий увидел их в окно. Выругался. Взял пистолет. Дал непрошеному гостю Любин автомат.
Они пошли к дверям. Когда немцы увидели, что из дверей выходят вооруженные крестьяне, они, как по команде, подняли руки. Однорукий знаками велел Хельригелю остаться дома. Женщины сдернули у трех немцев винтовки с плеч. Потом загнали их в сарай. Вечером им принесли лохань с вареной картошкой в мундире. Хельригель мог бы пойти к ним и поговорить с ними. В конце концов, они просто бедолаги. А так ли это? Короче, он к ним не пошел. На другое утро ему вернули лезвия. Ради Любы он тщательно побрился. Но прошла еще одна неделя. Однорукий старался давать ему работу получше, чем остальным немцам.
А потом — он как раз возил сено — на деревенской улице показался грузовик. Однорукий вступил в разговор с молодым офицером. У офицера на глазу была черная повязка. А в кузове уже сидели три соотечественника Хельригеля. Никто на них особенно не глядел. Солдаты балагурили с женщинами, Хельригелю весело было собирать вещички, свой узелок. Однорукий не попрощался с ним. Соотечественники держались враждебно. Грузовик тронулся. Неаполь ушел в болото… Пересыльный лагерь под Молодечно поглотил его. Обращались с ним по-всякому, и он никому не рассказывал о том, что сделал.