Спустя еще три недели его вызвали на допрос. В знаках различия другой стороны он не разбирался. Но если судить по звездам на погонах, звание у допрашивающего было довольно высокое. Кроме этого офицера и переводчицы при допросе присутствовала еще одна особа женского пола в форме. С блокнотом и заточенными карандашами. Не слишком ли много чести для простого ефрейтора? После нескольких вопросов он понял, что допрашивать будут про один-единственный день его жизни. Допрашивающий подошел к делу без околичностей. И с оттенком насмешки. Переводчица тотчас почувствовала эту иронию в голосе начальства. «Утром второго июня вы ушли из расположения вашей части. Вместе с еще одним господином. Вы надеялись совместно припасть к мясным горшкам Латвии либо достичь спасительных берегов Швеции. Попавший к вам в руки младший лейтенант авиации должен был играть специально предназначенную для него роль заложника. Как нам кажется, вы были против этой специальной роли. Почему вы были против? По какой причине? Расскажите нам. Во всех подробностях. С самого начала…» При таком сугубом дружелюбии, подумал пленный, надо держать ухо востро.
Ни на одно слово больше, чем надо. Ни на одно — меньше. И он начал добросовестно рассказывать. С самого начала. Правдиво и точно. Как все было на самом деле. Он избегал упоминать имя Любы. Все время говорил: младший лейтенант авиации. Признался в «естественной симпатии, носившей чисто товарищеский характер». Твердо продолжал держаться за определение мужского рода: «младший лейтенант авиации». Протоколистка при таком упоминании всякий раз сердито ставила у себя в блокноте «х». Лишь один раз офицер не удержался от вопроса, неужели он, Хельригель, в свои двадцать лет совсем не заметил, что лейтенант авиации — это особа женского пола и вдобавок того же возраста. «Не совсем», — честно ответил Хельригель на этот щекотливый вопрос. Но младший лейтенант категорически отвергал какие бы то ни было проявления чувств. Высокий офицер воспринял эти слова с видом явного облегчения. У протоколистки обломился кончик карандаша. А после обнаружения в яме двух мертвецов младший лейтенант оставил его одного возле избушки. Было еще совсем светло. Ему возвращение в часть грозило трибуналом. Кстати, младший лейтенант тоже был встревожен. Этих слов оказалось достаточно. Допрос ефрейтора Хельригеля на этом был окончен.
Офицер встал, словно желая вынести приговор. Но он всего лишь задал вопрос, вопрос с его точки зрения вполне логичный, единственно логичный в этой ситуации: «Ефрейтор Хельригель, Бенно Хельригель, готовы ли вы как немец сражаться на нашей стороне?»