– Не придётся! – приложив руку к сердцу, тут же ответствовал Баурджин. – Я сделаю для этого всё, можешь мне верить.
– Хочу верить! – благостно кивнул Чингисхан. – Закончим с тангутами и цзинцами, настанет время каракитаев – Баласагун, Кашгар, Турфан… Я не собираюсь разрушать эти города, если у тебя получится с Ицзин-Ай. Ну, а если не получится… – повелитель вздохнул. – Я обрушу на непокорных непобедимые тумены Джэбэ и Мухули. И тогда земля напитается кровью!
И тогда земля напитается кровью, – мысленно повторил Баурджин, направляя коня к высохшему руслу реки. Нагнувшись, присмотрелся… Выпрямился. Позвал проводника:
– Эй, Айджон, тут сухие деревья.
– Да, господин. Их принесла река.
– Так, может, есть смысл захватить их с собой?
Старик улыбнулся:
– Не стоит, мой господин. Перевал уже близко – а там мы найдём топливо для костров. Прошу поторопить всех – скоро стемнеет, а ночевать в пустыне – не такое уж приятное дело.
Князь посмотрел на проводника с невесёлой усмешкой:
– Поторопить? Как ты поторопишь волов? Погонщик и так уже истрепали все плети. Кстати, там, за перевалом, есть дорога?
– Есть, господин, – тут же кивнул Айджон. – Не сказать, что дорога, но широкая тропа, вполне удобная для повозок. Идёт мимо урочища в пустыню.
– А что там, за пустыней?
– Великий шёлковый путь, господин.
– Поня-а-атно…
Определившись по солнцу, Баурджин прикинул стороны света, дабы потом, на привале, изобразить на чертеже всё – составить миникарту, кроки окружающей местности, чтобы потом, в дальнейшем, построить дорогу из Каракорума в Ицзин-Ай. Настоящую хорошую дорогу, вымощенную камнями и кирпичными плитами, широкую – чтоб свободно могла разъехаться пара повозок – с ямскими станциями и конюшнями заводных лошадей. Именно такие дороги и могут связать воедино империю, ибо огромные расстояния – суть преграда для власти. Нужна связь, нужна возможность быстрого подхода войск – иначе как управлять? Никак…
Немного задержавшись, князь посмотрел, как последняя повозка медленно переваливается колёсами по пересохшему руслу. Потом перевёл взгляд вперёд, где у туманной дымке сливающихся с землёю небес угрюмо маячил хребет, чем-то напоминавший Баурджину трёх поставленных рядом матрёшек – одну другой меньше. Ну, да, он ведь так и называется – Гурбун-сой-хан – «Три прекрасных». А за ним – отсюда не видно – урочище Уголдзин-Тологой. Там овраги, перелески, вода… А значит – и люди. Не то, что здесь, в пустыне – противно скрипящий на зубах коричневатый, солончаки, да мелкая серая пыль. Слава Христу, хоть не жарко сейчас, ещё бы – осень.