Мы пили его с сушками, и между делом Марьяна поделилась кое-какими находками:
— Про Гвоздя твоего у нас кое-кто слышал. Кто — не скажу. Прозвище известное, но тот ли, этот — не знаю. Про того Гвоздя говорят, будто бы он ловкий вор и очень принципиален.
— То есть раздел добычи в пять тысяч одному и пятьдесят рублей другому он бы не одобрил? — спросил я.
— Нет, это по другому работает, — пояснила Марьяна. — Если так сговорились, что одному часы, а другому деньги — так тому и быть. Мишка у меня умеет продешевить. Но ведь ты сам сказал, что эти деньги ему заплатили не из краденных.
— Да, это так. А Мишка что-нибудь интересное рассказал?
Марьяна мотнула головой.
— Я его малость порасспрашивала, но лучше приходи завтра, когда проспится. Вместе будем следствие учинять. Темнит он что-то.
Я кивнул. Темнить Мишка любил почти так же, как водку и животных, так что тут, как говорится, ничего нового не было. Мы еще немного посидели. Марьяна пожаловалась на Мишку, мол, парень-то он неплохой, но как дорвется до водки, пиши пропало. Всё это я не раз слышал да и сам отлично знал, поэтому только сидел и кивал.
Когда я уходил, Марьяна предложила мне взять кол. У нее, мол, еще два заготовлены.
— Спасибо, у меня револьвер с собой, — ответил я.
— А пули серебряные? — спросила Марьяна.
Она и вправду глубоко вопрос проработала.
— Нет, свинцовые, — ответил я. — На серебро у нас фондов не хватает.
— Ты и оборотню про фонды рассказывать будешь?
— Придумаю что-нибудь, — сказал я.
Марьяна покачала головой и открыла мне дверь. Пока мы пили чай, стало еще темнее, а ветер — еще сильнее. Подняв воротник, я быстро зашагал по улице. Возвращаться в отделение особого смысла не было, и я решил идти прямиком домой. Проклятый кошелек, как заноза, засел в мозгу и никак не хотел занять свое законное место в общей картине преступления. В основном потому, что я никак не мог понять, где это самое место.
Темная туча медленно и нехотя, как одеяло поутру, сползло с лунного лика, и на улице стало чуть светлее. Очень вовремя. В темноте я чуть было не налетел на собаку. Это был здоровенный лохматый пёс. Шкура у него была светлой или, скорее, седой. Но главное, что сразу приковало мое внимание, это его глаза. Взгляд у пса был умный, внимательный, прямо-таки человеческий.
— Э-э, привет… — начал я.
Пёс тихо гавкнул в ответ, словно бы поздоровался. Я как бы ненароком сунул руку в карман за револьвером. Пёс тотчас метнулся прочь. Я выхватил револьвер, но пёс уже растаял в темноте. Какое-то время я стоял, прижавшись спиной к стене и глядя по сторонам. Всё было тихо. Я медленно выдохнул, убрал оружие и, оглядываясь на ходу, направился дальше.