Вообще-то, и не мой тоже. Я банально аккуратен, но Зайцев с такой готовностью уступил мне место, что мне просто некогда было отказаться. Как оказалось, он составлял опись наших трофеев, а заодно вел протокол допроса. Старшая русалка сдержала обещание и не спеша излагала историю их падения. Я успел застать ее рассказ почти с самого начала.
— Итак, — шепотом фиксировал я, — червонец из кошелька инспектора Гаврилова, помеченный чернильной точкой над словом «десять». Двадцать пять рублей. Пометок нет, но очень ровно загнут уголок.
— Под портретом Александра? — уточнил полицмейстер.
Русалки тотчас замолчали.
— Именно так, — подтвердил я.
— Тогда это деньги графа Комарова, — сказал полицмейстер. — У того есть привычка пересчитывать деньги, загибая уголки, так что это не должно было вызвать подозрений.
Я кивнул и сделал соответствующую отметку.
— Ну вот, — продолжила русалка. — Тогда мы переехали в Ригу, но там у нас сразу не сложилось. Дали всего пару выступлений, а потом еле ноги унесли.
— Надо же как, — почти сочувственно произнес инспектор, придвигая ко мне серебряное ожерелье. — Обязательно отметьте наличие треугольного скола на застежке.
Я дописал про рижские гастроли после каракулей Зайцева и на другом листе восьмым номером вписал «ожерелье серебряное, с пятью прозрачными камнями неустановленного типа с характерным треугольным сколом на застежке». Как потом выяснилось, камни оказались стеклянные.
— Тот тип в Риге тоже ожерелье обещал, — проворчала брюнетка.
— Дорогое? — спросил я.
Девушка пожала плечами.
— Он ведь только обещал. И не за просто так.
— А за что? — спросил я.
Брюнетка перевела взгляд на старшую. Рассказывала тут она за всех.
Как оказалось, русалки действительно были «русалками», а директор действительно был директором цирка. От самого цирка, правда, к тому времени оставался только его разорившийся в дым директор, которого я окрестил лешим. Настоящее имя он, по собственному признанию, забыл. Как позднее установило следствие, забыл он не только имя, но и триста тысяч рублей долга, на это имя записанного, однако в тот день леший упорно строил из себя жертву несчастной судьбы. Если же верить русалкам, то на судьбу он нещадно клеветал.
Удачно удрав из Москвы, леший благополучно прибыл в Петербург, где в первый же вечер в ночлежке судьба свела вместе всю его новую труппу: трех спортсменок-красавиц, плававших так, что рыбы завидовали, и оказавшегося на мели инженера. Труппу, не мудрствуя лукаво, назвали «Русалки». Первое же выступление — тогда еще с резиновыми ластами-хвостами — имело полный успех, чему, впрочем, немало способствовали костюмы красавиц. Точнее, почти полное отсутствие таковых.