Однако все уговоры оказались безрезультатны. Собственно, слушать их был согласен только Бобровский, а он и без того одной ногой в могиле стоял. Его смертельным проклятием пугать — как ежа голой задницей. Так что в своих страхах слуга оказался одинок, однако обстоятельства дали ему еще один шанс.
На корабль грузились ночью. Главным грузом были полковые знамена, поэтому всё происходило в невероятной спешке под покровом столь же невероятной секретности. Проще говоря, в обстановке полного хаоса, в лучшем случае бегом, в остальных случаях — стремительным галопом. При таком раскладе вытащить перчатки из саквояжа и перепрятать оказалось проще простого. Когда же их хватились, а это случилось уже в море, слуга свалил всю вину на недавнего солдата. Возвращаться, в осажденный город, с таким грузом на борту — об этом не могло быть и речи! Пришлось смириться с потерей.
По возвращении на родину слуга припрятал перчатки подальше от имения, и на этом история перчаток наверняка бы закончилась — места там глухие, болотистые, а уж тайник и вовсе располагался в самом сердце трясины — если бы не совесть. Она так основательно взялась за слугу, что тот не выдержал и перед смертью покаялся. Поначалу не в краже — тут он себя полагал не виновником, а, наоборот, спасителем, — а в оговоре, но одно признание потянуло за собой другое.
После смерти слуги Бобровский отписал письмо графу Рощину, но самого его не дождался. Любопытство пересилило, и он сам как-то ранним утром отправился на болото. Не дошел. Я спросил — почему? — и без особого удивления узнал, что из болота навстречу Бобровскому вышел призрак. Старик не стал выяснять, что нужно гостю из потустороннего мира, и вполне предсказуемо дал деру. Призрак погнался за ним, но старый ветеран оказался в отличной форме и сумел убежать. Вот только сердце оказалось уже не то. От пережитого потрясения Бобровский слег в постель, а к вечеру и вовсе скончался. Граф Рощин поспел аккурат на его похороны.
— Интересно, — сказал я. — И тут призрак.
Сергей развел руками — мол, за что купили, за то и продаем, а дьякон с грехом пополам завершил историю. Бобровский успел изложить суть дела на бумаге и даже нарисовал карту. Последняя очень пригодилась.
— Мы с их сиятельством и лесником втроем ходили, — вещал дьякон. — Такая чащоба — не приведи господи! На обратном пути вообще чуть не утопли, даром что ноябрь месяц! Страху я тогда натерпелся — не передать, а уж уделались все — прямо порося из лужи. На опушке с урядником столкнулись, так он, шельмец, нас за бродяг принял! Заарестовал всех. Даже их сиятельство! Потом извинялся, конечно. Их сиятельство его простил. А я бы его самого заарестовал! Вот так вот! Нельзя их сиятельство заарестовывать!