Мы засели в траншее и ждали приказа идти в атаку.
На холме было сооружено что-то вроде дота, оснащенного автоматическими системами огня, которые прошивали пространство над нашими головами импульсами скорострельного лазерного оружия. Поскольку офицеры не собирались угробить весь выпуск своего лагеря в полном составе, нам сообщили, что ниже полутора метров от поверхности земли прицелы оружия не опустятся и если все будут бежать пригнувшись, то ничего страшного не произойдёт. Дескать, это мы даже не боевой маневр отрабатываем, а проходим чисто психологическое испытание. Нас научат не растеряться под настоящим огнем и всё такое. Что-то похожее на «обкатку танками» в армии моего времени, которую, впрочем, я представлял чисто теоретически.
Мы и не растерялись.
Как только зелёная ракета взлетела в небо, одетые в лёгкую броню пехотинцы повыскакивали из траншеи, как чёртики из табакерки, и ринулись вперёд с дикими воплями.
Впрочем, никто не забывал пригнуться.
На данном этапе от нас требовалось не так уж много — надо было пробежать сто метров по пересечённой местности до следующей траншеи и дожидаться следующей команды.
Было реально страшно. Импульсы боевого лазера прошивали воздух над нашими головами, люди орали, подбадривая друг друга, и бежали, пригибая головы и не сводя глаз с огневой точки.
Наверное, со стороны это было довольно идиотское зрелище. Именно так в атаку ходили наши деды, и, когда я говорю «наши», я имею в виду людей моего времени и их дедов, которые воевали в Великую Отечественную войну. А прадеды — в Гражданскую.
Не ожидал я, что и в пятом тысячелетии война будет вестись точно такими же методами.
Пустыня, летящий в лицо песок и солдаты, бегущие в атаку. Для полного сюрреализма не хватало только прикрученных к нашим импульсным винтовкам штыков и криков «За Родину! За Сталина!».
До спасительной траншеи оставалось пробежать меньше половины расстояния, около сорока метров, когда меня посетило ощущение неправильности.
Мне сложно сформулировать точнее, ибо никогда раньше я не испытывал такого состояния. Неправильной казалась не та ситуация, в которую я попал, не эта дурацкая «психическая» атака, а…
Моё собственное положение в пространстве.
Подсознание ли это было, интуиция ли, внутренний ли голос, я не знаю. Но словно кто-то забрался внутрь моей головы и вопил, что занимать вертикальное положение мне никак нельзя. Что это неправильно. Что это смертельно опасно.
Ноги подкосились сами, не дожидаясь сознательной команды мозга. Уже падая, я выставил руки перед собой, чтобы смягчить удар.