Чуть выше среднего роста, смуглый, с чёрными волосами, едва тронутыми сединой. На нём был серого цвета комбинезон с множеством карманов, но на техника он тоже похож не был. Слишком умные глаза и слишком властное лицо. Плюс военная выправка.
— Можешь называть меня Сол, — сказал он, ставя поднос с завтраком на стол.
Сок, каша.
Если бы у меня был выбор, в своём времени на завтрак я бы такое есть не стал. Но здесь выбора у меня не было.
— Можешь называть меня Алекс, — сказал я.
— Ты знаешь, где ты находишься?
— Понятия не имею, — сказал я. — Зато я примерно представляю когда.
Сол улыбнулся.
— Для тебя это будущее.
— Похоже, что для меня это настоящее, — сказал я. — Уже.
— Ты странный человек, Алекс.
— Потому что у меня память не стирается? — уточнил я.
— Не только поэтому.
— А почему еще?
— Похоже, ты совсем не удивлён своим новым положением.
— А вы думали, у меня будет культурный шок?
— Что-то вроде того, — согласился Сол. — Как получилось, что ты можешь разговаривать на нашем языке?
— Так называемый ваш язык — это смесь нескольких языков моего времени, — сказал я. — Так уж получилось, что я их знаю.
— Насколько нормально для твоего времени знание нескольких языков?
Вопрос не в бровь, а в глаз.
— В общем-то это нормально, — сказал я. — Хотя и не очень типично.
— У тебя хорошая память? — спросил Сол.
— У меня никогда не было другой памяти, — сказал я. — Мне не с чем сравнивать.
— С какого времени ты себя помнишь?
— О, этот шалунишка-хирург так игриво хлопнул меня по попке…
Сол нахмурился.
— Шутка, — пояснил я. — Конечно, я не помню себя с самого момента рождения. Так, какие-то бессвязные эпизоды… Полагаю, реальный отсчёт воспоминаний можно начать где-то с возраста одного года.
— Знаешь, что именно в тебе представляет для нас интерес?
— Мой мозг.
— Вот именно, — сказал Сол. — Процедура сканирования и коррекции памяти известна нам уже более двухсот лет. И за это время нам не попадалось ни одного человека, на которого бы эта процедура не действовала. Ты единственный, чей мозг закрыт для нас. Причём закрыт не только от вмешательства, но и от самих воспоминаний.
— Может, оборудование в Белизе просто дало сбой? — предположил я.
— Мы повторяли процедуру уже здесь, пока ты ещё не пришёл в себя, — сказал Сол. — Для ментоскопирования совершенно не важно, находится объект в сознании или нет. Лишь бы он был жив.
А вот это уже радует. То есть в ближайшее время убивать меня им невыгодно.
— И в чём же ценность подобного феномена? — поинтересовался я.
— Для СБА было бы очень выгодно получить агента, к которому враги не могут залезть в голову, — сказал Сол.