Дядя (он был братом моего отца, погибшего на войне, и усыновил меня после его гибели) был горячим Вашим поклонником и читателем. Впрочем, и я очень на это надеюсь, из книги «Хранитель», никакого другого вывода сделать и нельзя.
От всей души желаю Вам самого доброго здоровья и долгих, долгих лет.
М. Глинка,
14 августа 2004 года. Петербург
Ответа на свое письмо, понимая, какая эпистолярная нагрузка, несомненно, лежит на моем адресате, я не ждал. Но 27 декабря около семи вечера раздался телефонный звонок. Разговор (я записал его сразу же, правда, по памяти) был таким:
– Я бы хотел поговорить с Михаилом Сергеевичем Глинкой.
– Это я.
– С вами говорит Солженицын.
Боюсь, я ответил не в ту же секунду.
– Александр… Александр Исаевич?
– Да. Я получил ваше письмо и книгу.
А. И. Солженицын
Письма А. И. Солженицына В. М. Глинке
– Вы имеете в виду книгу «Хранитель»?
– Да. Хочу просить прощения, что не ответил на ваше письмо, приложенное к книге. Но до меня оно дошло только сейчас, хотя датировано 14-м августа. Замечательная книга. Очень большой труд. И прекрасно издана. Думаю, что издать ее было нелегко. Как это вам удалось?
Голос ровный, не тихий и не громкий, не быстрый, но и не замедленный, все слова выговариваются целиком.
– Страшно рад, Александр Исаевич, вашему звонку… Надеюсь, вы не нашли особых неточностей?
– В книге не нашел. Но в письме вы пишете, что с Владиславом Михайловичем, по-вашему, нас познакомила Ладыженская. Я в этом не уверен. Думаю, что если бы это была она, так я бы, наверно, успел внести исправления в первое, парижское издание «Августа». А раз не успел и вносил уже в последующие, то нас, видимо, познакомил кто-то другой. Но кто, сейчас уже не вспомнить.
– Мне казалось, что дядя называл ее имя. Но уже ни его, ни ее не спросишь…
– Да… А замечательный она была человек… Вы ее знали?
– Думаю, что из живших в Ленинграде был одним из тех, кто познакомился с ней раньше всех. Я был знаком с ней еще в Кологриве, в том городке, откуда Ольга Александровна родом…
– Вы и там успели побывать?
– Мы попали туда в эвакуацию. И одна из женщин нашей семьи стала работать в тамошнем музее. А музей почти полностью состоял из коллекций, реквизированных у художника Ладыженского, брата деда Ольги Александровны. Отсюда и близкое знакомство. Ладыженские – мать и дочери – держали коз, и я помню, что несколько раз помогал им загонять коз во двор. Мне тогда было лет шесть-семь, а Ольге Александровне не было еще и двадцати. А костромской говор она сохранила на всю жизнь. И даже ставши академиком, говорила так: