Без сомнения, после убийства Лунина они обменялись какой-то информацией, о чем-то договорились; скорее всего — прекратить на время какую бы то ни было связь. Они понимали, что главный козырь их неуязвимости — обособленность.
Борисову нужно было принудить ничего не подозревающего Зиргуса обнаружить, что он знает Мартового. А это уже автоматически уличало обоих преступников.
Борисов несколько дней обдумывал текст телеграммы, которую он решил послать Зиргусу, якобы отправленную Мартовым. Нужно было действовать наверняка, так как Борисов опасался, что непродуманная, неуместная телеграмма, которая будет противоречить какой-то договоренности или будет содержать некий повтор информации, насторожит Зиргуса, и тогда замысел провалится. Нужно было сообщить Зиргусу нечто такое, что поглощало бы и включало любую договоренность с Мартовым. Но предусмотреть все было невозможно. Любое сообщение, просьба — все могло обернуться фальшью. Нужно было придумать что-то неожиданное, многозначительное, ошеломляющее, чтобы Зиргус потерял способность трезво оценивать ситуацию и поступил по шаблону.
Наконец Борисов придумал такой текст: «Почему не отвечаешь на телеграмму беспокоюсь какое принял решение».
Но какая должна стоять подпись? Петр или Василий? С одной стороны, «Петр» — это страшное прошлое, а с другой — это имя отводило подозрение от Василия Мартового. Но если даже прежде Мартовой подписывался Василием, то телеграмма с подписью «Петр» ничем не повредит делу; даже более того — подчеркивает тревогу и как бы намекает на суть опасности.
Зиргус стоял на табуретке и приколачивал теннисные ракетки к фанерному щиту, обтянутому зеленым сукном. Солнце било в огромное стекло витрины и приятно грело спину. Выдался на редкость погожий день.
Близость весны будоражила Зиргуса, он ждал ее, как некий рубеж, который зачеркнет события этой «черной» зимы, принесшей ему такое потрясение.
Прохожие останавливались и глазели скорее на него, чем на его работу. В витрине живой человек всегда выглядит нелепо, словно под увеличительным стеклом. Зиргус знал это, но он привык к своей работе и ни на кого не обращал внимания. Он развешивал на невидимых лесках скрещенные эспадроны, размещал в виде гигантской стрелы биллиардные шары и выкладывал мудреную мозаику из разноцветных блесен...
С минуту он, подбоченясь, неподвижно стоял, как манекен, оценивая свою работу. Затем сложил инструменты в маленький чемоданчик и, кряхтя, пролез через квадратное отверстие и очутился в торговом зале. Он прошел в подсобное помещение, отряхнулся от пыли, помыл руки и вытер лицо платком...