– И правда, питьевая. На вкус немного соленая, но пить можно. А что это за памятник стоит у устья реки?
– Это не памятник, а статуя богини-покровительницы этого города. Мы, эллины, называем ее Фасиане.
Лодка проплыла мимо огромной, высотой с трехэтажный дом, статуи сидящей в кресле богини и причалила к берегу.
– Вот и прибыли, суши весла, выходим на берег, – скомандовал капитан.
В порту было многолюдно: матросы, купцы, горожане, женщины-торговки, вокруг все шумело и галдело. Геродот рисковал затеряться в этой пестрой и многоголосой толпе, но благо, капитан был рядом, он взял за руку молодого ученого и уверенным шагом стал рассекать людскую волну.
– Иди за мной, не отставай, а то долго потом придется тебя искать, – почти прокричал он на ухо своему спутнику.
Геродот следовал за капитаном и с любопытством оглядывался кругом. У самого берега рыбаки торговали рыбой, поодаль вооруженный отряд стражников наводил порядок в шумной толпе. Одетые в овечьи шкуры местные крестьяне тоскливо смотрели в морскую даль. Где-то поблизости играла музыка, но ее странные звуки почти не воспринимались на слух. Поодаль он заметил высокий мраморный портик, под которым сидело несколько бородатых мужчин, одетых по-гречески. «Это соотечественники», – промелькнуло в голове, и молодой ученый уверенно двинулся в их сторону.
– Ты куда? – окликнул его капитан.
Геродот кивком головы указал на портик.
– Это же местные болтуны-философы, зря только время потеряешь.
– Я хочу услышать, о чем они спорят.
– Да всегда об одном и том же.
– О чем же?
– О конце света, чтоб им провалиться!
Следующие слова капитана Геродот не расслышал, потому что уже отделился от людской толпы и подошел к портику. Капитан не стал заходить в портик, а сел на каменные ступени спиной к спорящим философам, то ли в знак презрения к их болтовне, то ли просто желая обозреть широкую гавань и морскую даль, пестрящую корабельными парусами.
Седой длинноволосый мужчина в потертой хламиде и длинным свитком в руках размахивал им в воздухе, словно палкой, при этом звучно чеканя слова. Остальные, сидевшие полукругом, молча слушали выступающего.
– Уважаемый оппонент здесь только что излагал мысли, приведенные в книге философа Фукуями, – тут выступающий запнулся, нахмурив брови, и бегло просмотрев свиток, резким движением закрыл его и вновь продолжил. – Вобщем, эти мысли стары как мир: конец истории, золотой век, всеобщее благоденствие, без войн и потрясений – люди всегда мечтали об этом, на то они и люди. Фукуями золотой век представляет в виде общества, живущего по законам западной либеральной демократии. Что ж, может быть, люди и в самом деле не придумали ничего лучшего рыночных отношений; однако, считать их верхом совершенства было бы смешным; и тогда и речи не может быть о завершении процесса эволюции. Но если даже представим такой идеальный мир, что же получим? Общество, застывшее в своем развитии; и после многовековой скуки, когда всеобщая свобода и равенство достигнут степени абсурда, а всеобщее благоденствие изживет естественную потребность в сострадании и порыве, люди просто побегут из этого рая, из этого грядущего ничего. – Произнеся эти слова, выступающий сложил руки на груди и застыл в гордой вызывающей позе. Слушатели мигом загалдели, стараясь переспорить друг друга, и уже невозможно было понять, о чем спор.