Анри так осязаемо присутствовал в ее мыслях, что, заметив его, она ничуть не удивилась.
Разве не случалось такого с вами, со мной, да и с любым, когда магнетическим чутьем ощущаешь, видишь будто душевным взором, что к тебе приближается любимый человек, и, даже не поворачиваясь в его сторону, просто угадывая, что он должен быть здесь, протягиваешь ему руку?
Не решившись приехать вместе с тетушкой тремя днями раньше, Анри приехал один, но не для того, чтобы явиться к маркизе, это не входило в его намерения: он хотел посетить то место, куда, как он понимал, много раз приходила Сесиль.
Случаю было угодно, чтобы он встретил там девушку.
Почему мысль о таком столь благочестивом паломничестве не пришла в голову Эдуарду?
Сесиль, обычно едва осмеливавшаяся взглянуть на Анри, протянула ему руку как брату.
Взяв руку Сесиль, Анри сжал ее со словами:
— О! Я столько плакал о вас, не имея возможности плакать вместе с вами!
— Господин Анри, — сказала Сесиль, — я очень рада вас видеть.
Анри поклонился.
— Да, — продолжала Сесиль, — я думала о вас и хочу попросить об огромной услуге.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Анри. — Чем я могу быть вам полезен, мадемуазель? Располагайте мной, умоляю вас.
— Господин Анри, мы уезжаем, покидаем Англию, быть может, надолго, а быть может, навсегда.
Голос Сесиль дрогнул, крупные слезы покатились по щекам, но, сделав над собой усилие, она продолжала:
— Господин Анри, я поручаю вам могилу моей матери.
— Мадемуазель, — молвил Анри, — Бог свидетель — эта могила дорога мне так же, как и вам, но я тоже покидаю Англию, быть может, надолго, а быть может, навсегда.
— Вы тоже?
— Да, мадемуазель.
— И куда же вы едете?
— Я еду… Я еду во Францию, — краснея, отвечал Анри.
— Во Францию! — прошептала Сесиль, глядя на молодого человека; затем, чувствуя, что она тоже краснеет, уронила голову на руку, снова прошептав:
— Во Францию!
Слово это изменило судьбу Сесиль, осветило все ее будущее.
Анри едет во Францию! Теперь она понимала то, чего не понимала ранее: оказывается, можно жить и во Франции.
Она подумала, что Франция — ее родная земля, в то время как Англия — всего лишь удочерившая ее родина.
Она подумала, что лишь во Франции говорят на ее родном языке, языке ее матери, языке Анри.
Она подумала, что ее пребывание за границей, пускай даже такое приятное, все-таки было изгнанием, и вспомнила, что мать сказала ей перед смертью: «А умереть мне хотелось бы во Франции».
Странное могущество одного-единственного слова, приподнимающего завесу, которую скрывает от нас горизонт.
Сесиль ни о чем больше не спросила Анри, и когда горничная заметила, что уже поздно и скоро начнет смеркаться, она простилась с Анри и ушла.