– Спорим, что можешь. Если попытаешься.
На это он поднял глаза, и я поняла, что он не знает, о чем я.
Поэтому я взяла его руку – исцарапанную, мозолистую, грязную руку – и прижала к своему лицу. Он поднял вторую, чтобы коснуться с другой стороны, и водил пальцами по моему лицу, касаясь моей нижней челюсти, скул, бровей, носа. Он закрыл глаза, захваченный и сосредоточенный. От этого ощущения, от его интимности у меня захватило дух.
– Вот и ты, – сказал он наконец.
– Вот и я.
Я всматривалась в его лицо, пока он сконцентрировался на моем.
– Кстати, у тебя лучшая борода во всей группе, – сказала я.
– Да?
– Во всяком случае, самая густая.
– О, да! В моей семье у мужчин такая за день отрастает.
– Это нечто.
– Благословение и проклятие.
– Могу себе представить.
– На первом курсе я отрастил висячие усы и обрабатывал кончики воском, чтобы стояли.
– А у Беккета борода такая, что он похож на крысу, – сказала я.
– А у Вегаса – как пятна от яблока в карамели.
– Но у тебя просто Шварцвальд. При правильном освещении почти блестит. По части бород приз явно твой. Ты как парень из… ну… помнишь рекламу бумажных полотенец.
– Но у него-то вроде бы нет бороды.
– Ну… Если бы была.
С секунду он улыбался, потом улыбка погасла.
– Поверить не могу, что потерял долбаные очки, – сказал он, уронив руки.
Это подтолкнуло меня к действию. Свет уходит.
– Я их найду. – Я ткнула его пальцем в грудь. – Не двигайся.
Тут я снова опустилась на четвереньки, чтобы начать ползти, и в этот самый момент мы оба услышали хруст. Я опустила глаза. Я все это время стояла на них коленом.
– Нашла, – сказала я.
– Правда? – переспросил он.
– Да, – откликнулась я, подбирая две половинки.
– Они пополам сломались? – спросил он, щурясь.
– Нет, честное слово, – сказала я. – Одна дужка отломилась. Они так называются? Дужки?
– Но линзы в порядке?
Я вложила очки ему в руку, он протер их рубашкой и нацепил на нос.
– О боже, вот и ты! – сказал он и снова прижал меня к себе.
Я обняла его в ответ.
Потом без предупреждения он чуть отстранился, скользнул блестящей бородой по моей щеке и, не спрашивая разрешения, вообще об этом не подумав, перешел от объятий к поцелуям.
В сравнении с этим наш поцелуй в мотеле напоминал больше чмоканье в щечку. Этот же вообще ни на что не походил – тревожный, жадный поцелуй, Джейк запустил руки мне в волосы, чтобы меня удержать. Почему-то было похоже на последний поцелуй. На прощальный поцелуй. Тот, который затмевает все остальное. Одни поцелуи – как вызов, а другие – просто истина.
Не знаю, как он умудрился вложить в одно украденное мгновение столько тоски и желания, но он это сделал, это пока мы целовались, стоя на коленях под дождем, – самые грязные на свете два человека, какие целовались со времен пещерных людей. Словно все кругом перестало существовать. Я не могла бы отстраниться, даже если бы захотела. И я не хотела. Его губы были теплыми, его руки крепко прижимали меня. Теперь все было совершенно иначе. Ведь теперь я его знала. Он не был незнакомцем или просто каким-то приятелем моего брата. Он был Джейком. Джейком, у которого была сотня прозвищ. Джейком, с которым все становилось веселей. Джейком, который умел находить хорошее в любом человеке.