Я пожала ей руку. На мгновение она сжала ее довольно крепко, и мне вдруг показалось, что это была рука тонущей женщины. — Леди Тивертон, — сказала я, глядя ей в глаза. — Если вам нужен друг, вы можете считать меня вашим другом.
Она улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз. — Вы очень добры, мисс Спидвелл.
Я вернула улыбку и натянула перчатки. — Если бы вы знали меня лучше, вы бы не ошиблись, так думая.
Я простилась с ней, пробираясь через рабочих, уклоняясь от кусков пиломатериалов и горшков с краской, и вышла на тротуар. Я подозвала проходящий кэб и залезла внутрь, давая водителю указания отвезти меня в Бишоп-Фолли. Когда он направил лошадей от обочины, стройная мальчишеская фигура отделилась от кучи мусора, чтобы наблюдать за нами. Я как раз вовремя обернулась на сидении, чтобы увидеть худую белую руку, поднятую в приветствии.
Я вернулась в Бельведер и усердно работала над своей gonerilla, когда наконец появился Стокер. Чешуя крыла была сильно повреждена, я решила убрать остатки, чтобы обнажить тонкий узор крыльев, оставив их прозрачными, как свинцовое окно с прозрачным стеклом. Я медленно работала, аккуратно снимая чешуйки тупой стороной серебряного фруктового ножа.
— Возвращайся в кровать, — коротко сказала я ему.
— Я в порядке, — тихо ответил он, садясь на свое любимое верблюжье седло.
— Ты небритый, налитый кровью и не держишься на ногах.
— Ты никогда прежде не возражала против моих усов, мои глаза все еще функционируют, и я почти в вертикальном положении, — сказал он, поднимаясь с видимым усилием. — Вероника…
— Если ты скажешь еще хоть одно слово, я швырну этот фруктовый нож в твою голову, — сказала я ему приятным голосом, размахивая оружием, о котором упомянула.
— Не будь глупой. Ты не сможешь поранить гусеницу этим ножом, — ответил он. — Тебе надо что-то с небольшим весом. Например, это медное пушечное ядро, — добавил он, кивая в сторону металлического слитка, лежащего на столе.
— Поможет ли, если я извинюсь? — спросил он.
— Не поможет. — Я подписала карточку, сильно забрызгав ее кляксами, разорвала ее на мелкие на кусочки и начала подписывать другую, не торопясь, стараясь писать идеально.
— Значит, мы оба плохо себя вели и не собираемся никак это исправить?
— Совершенно верно, — спокойно сказала я.
— Вероника…
— Заткнись, Стокер. Не собираюсь выслушивать твои жалкие оправдания.
Он долго молчал. — Очень хорошо, — тихо сказал он. — Я не могу винить тебя за это. Я могу только сказать тебе, что однажды, я надеюсь, ты простишь меня за то, что я сказал. Бог знает, я никогда не прощу себя.