Я смотрела в огонь, ничего не говоря.
— Ты думаешь что знаешь меня. Ты меня отсортировала — Homo sapiens exsolutus. У него довольно впечатляющее кольцо, не так ли?
— У тебя плохая латынь, ответила я, сохраняя небрежный тон. — Ты должен был сказать vulneraverunt.
Он невесело рассмеялся. — Даже сейчас ты не можешь ошибаться. Но ты ошибаешься. Ты так невероятно, невыносимо неправа.
Я чуть не повернула голову тогда. Я чуть не обернулась и не сказала ему, что поняла его: я знала, что он любит Кэролайн. Он любил ее со страстью, которая оправдывала все, что она с ним сделала, и не притуплялась. Возможно, он любил ее больше за ее жестокость, подумала я. Было бы грустной иронией, если бы это было так. Как ужасно трагично нести факел для женщины, которая бросила его и раскрыла его секреты недоброжелательному обществу. Но как часто мы учимся целовать ботинок, который нас пинает?
Он продолжал горьким голосом. — Я рад, что ты видела ее. Она прекрасна, не так ли? Как ангел, спустившийся на землю. Это то, о чем я подумал, когда впервые увидел ее. Это самое ужасное клише, но оно ей подходит. Она не с этой земли. Вот что сказал бы поэт. Я был стеснительным с ней. Ты можешь себе это представить? Первый раз, когда я протянул руку, чтобы дотронуться до нее, меня затрясло. Рука, которая убивала людей в битве и спасала в хирургии, дрожала, когда коснулась ее. Какой грешник осмелится дотронуться до края платья святого?
Я позволила ему говорить, но это молчание стоило мне дорого. Каждое слово, что он произносил, разрывало меня, сжимая до костей, пока он говорил, перечисляя ее совершенства. И хуже всего было то, что он говорил правду; она была самым милым существом, которое я когда-либо видела. Менелай мог запустить тысячу кораблей, чтобы вернуть Елену, но сами боги поссорились бы из-за Кэролайн де Морган.
— Я никогда не чувствовал себя достойным ее, — сказал он после еще одного глубокого глотка из бутылки. — Ни разу. Она была такой нетронутой и застенчивой. Мы едва произнесли два слова наедине, прежде чем я встал на колени в залитом лунным светом саду и попросил ее выйти за меня замуж. Она была слишком робкой, чтобы ответить мне. Она побежала к своей матери, которая передала мне счастливые новости. День, когда я женился на ней, должен был стать самым счастливым в моей жизни, но не стал. Ты знаешь почему? Знаешь? — потребовал он, протягивая ногу в сапоге, чтобы подтолкнуть мой стул. Я оставалась совершенно неподвижной. — Потому что я никогда не верил, что она моя. Я не заслуживал ничего такого прекрасного. Я знал, кто я, кто мой отец, моя мать. Моя маленькая грязная душа была просто путаницей компромиссов, лжи и отчаянных поступков. Испорченный от рождения обманом других людей, — с горечью сказал он. — Но я спросил, и она согласилась. Она вышла за меня замуж, и я увез ее в Бразилию. Я думал — ну и дурак я был — что это будет грандиозное романтическое приключение.