Дальше мы звоним Хрущеву, тот уже успел перебраться в Кремль. Я зачитываю текст речи, он внимательно слушает, не перебивает. Но пара мелких замечаний по тексту у него находится. В конце он одобрительно хмыкает.
— Молодец, Русин! Хорошо вас профессора в МГУ учат. Все по делу и идейно выдержано. Я тут говорил с Мезенцевым, он меня убедил, что выступать со вступительным словом должен кто-то из руководства ЗИЛа. А обращение к Пленуму пусть зачитает кто-то из партактива: или рабочий, или инженер низового звена — сами там решите. Фельдъегерь с текстом обращения к вам уже выехал. Что скажешь, Алексей?
— Наверное, вы правы, Никита Сергеевич.
— Вот и я так думаю. Тебя мы решили пока поберечь и не бросать на амбразуру. Ты просто аккуратно введи товарищей в курс дела, расскажи им, что произошло, но…! — Хрущев делает многозначительную паузу — Без лишних подробностей. И лично проследи, чтобы митинг нормально прошел. Вмешивайся только в самом крайнем случае. А потом, как и договаривались — сразу езжай в редакцию Правды.
— Задание понял, разрешите выполнять?
— Выполняй, герой! Потом отчитаешься.
Ну, а дальше завертелось, понеслось… Не успел я рассказать начальнику Первого отдела об утренних событиях и дать ему прочесть заготовленную речь, как примчался фельдъегерь из Кремля. Потом мы перешли к обсуждению кандидатуры для чтения Обращения к Пленуму и к нам присоединился парторг завода. Я, конечно, не утерпел и вторым выступающим предложил своего отца — уж больно удобный случай, грех не воспользоваться.
— А ты откуда его знаешь, Алексей?
— Недавно интервью брал у Дениса Андреевича про ЗИЛ 170.
— Понятно…
— Только не знаю, вышел ли он из отпуска — они с семьей вроде на юг собирались.
— Сейчас узнаем.
Через десять минут в кабинет Александра Ивановича входит отец — загоревший и на удивление аккуратно подстриженный — видимо маме все-таки удалось затащить в парикмахерскую перед поездкой на юг. Мы тепло здороваемся, я ввожу его в курс дела и излагаю ему свое предложение.
— Не испугаетесь, Денис Андреевич?
— Алексей, я в девятнадцать роту в атаку поднимать не боялся, а уж тут точно не дрогну!
— Вы фронтовик? — невинно интересуюсь я.
— Довелось немного повоевать, уже в самом конце войны. Кенигсберг брал.
— Это хорошо, тогда вам легко будет понять подоплеку нынешних событий.
Дальше я кратко рассказываю отцу о причинах отстранения Семичастного от должности, о злополучном списке 22-х, и о том, как он якобы собирался потом переложить всю вину на ничего не подозревающего Хрущева.
— Вот гад… мы-то с мужиками думали, что врут вражьи голоса, а оно оказывается и правда.