— Детям твоего возраста еще рано говорить об этом, правда? — размышляла Бекс, пока они работали плечом к плечу.
— О чем — об этом?
— О нетрадиционной ориентации.
— Ну да, рано… Особенно если ты уже оказался одним из них. Люди принимают тебя, если ты нормальной ориентации. Если нет — ты изгой. Но кто сказал, что существует только одна норма?
Бекс перестала клеить, ее руки замерли над губами одного из изображаемых персонажей.
— Когда это ты успела так поумнеть? — повернулась она к Рен.
— А ты только сейчас заметила? — усмехнулась племянница.
Какое-то время они трудились молча, пока Рен не спросила:
— У этого полотна есть название?
— Я думала… Быть может… «Любовь», — не без сомнения предложила Бекс.
— Идеально, — поддержала Рен. — Но не одним словом. А целым предложением. Точно так, как ты сказала. — Она мазнула клеем фиолетовый целлулоид. — Тетя Бекс! Можно у тебя кое-что спросить? Как думаешь, в пятнадцать лет можно влюбиться?
Руки Бекс замерли. Она подняла бинокуляры, чтобы взглянуть Рен прямо в глаза.
— Еще как можно, — решительно заявила она. — Ты хочешь мне что-то рассказать?
Ах, это было восхитительно — как зарделась Рен, когда тот вопрос слетел с ее губ; как она говорила о Райане, как будто во всем мире больше никого не существовало. Так и выглядит любовь: оперившаяся и неустойчивая, жестокая и мягкотелая одновременно.
Рядом с Рен не было мамы, чтобы откровенно поговорить о сексе. А Хью скорее чайной ложечкой достанет из себя печень, чем заведет подобный разговор со своей дочерью. Поэтому Бекс задала своей племяннице вопросы, которые больше ей никто не задал бы: «Вы уже целовались? А кроме поцелуев? Вы обсудили, как будете предохраняться?»
Она не осуждала Рен и не пыталась ей пригрозить. Один голый прагматизм: как только ракета покинула пусковую площадку, назад ее не вернешь.
Рен было уже пятнадцать; она писала его имя на штанине своих джинсов; она воровала его футболки, чтобы, засыпая, вдыхать его запах. Но она думала еще и о предохранении.
— Тетя Бекс, — стесняясь, спросила Рен, — ты мне поможешь?
И только из лучших побуждений — в очередной раз — она поступила непростительно…
Где-то сзади просигналила машина.
— Мадам, — склонился над ней парамедик, — попытайтесь расслабиться.
Бекс закрыла глаза, вспоминая пронзившую ее пулю и острый скальпель в руках медсестры, скорее всего, спасшей ей жизнь.
«Вот что значит быть человеком, —подумалось Бекс. — Мы всего лишь холсты для наших шрамов».
Когда наконец-то ожил телефон Хью, детектив тут же бросился к нему. Но сообщение было не от Рен, а от парня по имени Дик, сотрудника полиции штата, с которым они посещали занятия по подготовке переговорщиков. Два часа назад, когда стали «пробивать» права Джорджа Годдарда, Хью позвонил Дику. Тот взял ордер на обыск у местного судьи и вошел в пустой дом в Денмарке, штат Миссисипи. И сейчас Хью получил результаты обыска от Дика: смазанное фото проспекта о медицинских абортах, на котором значилось название и логотип «Женского центра». Этого оказалось достаточно, чтобы найти связь между Джорджем и клиникой.