Петрухин внезапно заметил, что голос Рубинштейна звучит неестественно громко. Догадался: немцы перестали стрелять. Странная тишина. Не к добру это. И вдруг откуда-то сверху послышался женский грудной голос. Он вел под гитару мотив старой песни:
Очи черные,
Очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные,
Как люблю я вас,
Как боюсь я вас,
Знать, увидел вас
Я в недобрый час.
Мишка толкнул в бок лежавшего рядом товарища:
— Концерт для нас устроили, самодеятельность!..
Так же неожиданно, как началось, пение прекратилось. Щелкнуло что-то, заскрежетало, и резкий голос раздольно и громко произнес:
— Матросы, вы окружены. Помощи вы не дождетесь. Сдавайтесь в плен, а не то всем вам смерть.
Один из моряков дал по рупору длинную автоматную очередь.
— Бесполезно, — сказал политрук Ефимов, — этому гаду надо свернуть шею по-другому. — И, обратясь к Петрухину, спросил: — Разрешите?
Петрухин одобрил:
— Действуйте.
В это время до слуха Ефимова донесся знакомый хрипловатый голос:
— Приумолкли вояки! Сейчас бы перекурить, и снова можно за работу браться…
«Неужели Веселовский?» — подумал Ефимов.
— Вася, ты? Жив? — окликнул он моряка.
— Живой я, Василий Николаевич! — ответил Веселовский. — Зачем же умирать! До нас еще черед не дошел…
— Ладно, друг. Пойдешь со мной. Слышишь, какую агитацию фашист ведет? Смерть, плен… Сам, гад, подохнешь…
Ефимов, сухощавый десантник Веселовский и еще несколько моряков поползли вверх по склону. Агитмашина гитлеровской роты пропаганды стояла совсем близко. Бойцы разглядели ее, как только достигли вершины «Шахматной горы».
Для фашистов появление моряков было неожиданностью. Они полагали, что те сосредоточились в Монплезире. Пытаясь преградить матросам путь к машине, они пустили в ход огнеметы. Языки огня падали далеко, поджигая траву, кустарник.
Веселовскому удалось первым подбежать к агитмашине. Десантники добивали огнеметчиков. Оглушив немца прикладом автомата, Веселовский рванул на себя дверцу крытого кузова. У радиоустановки возился плюгавый, немолодой гитлеровец с рыжими усиками. Увидев матроса, он побледнел. Лицо его исказила гримаса страха. Отступая в глубь машины, он поднял руки, забормотал:
— Не стреляйте! Я русский, русский…
Ефимов и остальные десантники уже были рядом с Веселовским.
— Какой же ты русский?! Фашисты тебя с потрохами купили.
— Откуда только такое… берется?!
— Я Львов, племянник князя Львова.
— Ну вот что, племянник, — приказал Ефимов, — включай свой аппарат и передавай, что я прикажу. Но переводи точно или получишь нулю в лоб.
Ефимов продиктовал текст передачи: «Солдаты фюрера! Ваш рупор в руках балтийских матросов. Не мы, а вы должны сложить оружие. Не мы, а вы ворвались на нашу землю! Смерть фашистским оккупантам!»