Живые, пойте о нас! (Зиначев, Азаров) - страница 62

Ее не сразу удалось открыть, а когда открыли, там оказались два листка.

Бумага в линейку из школьной тетради… Имена — Петрухин, Вадим Федоров, Мишка — были человеку, обнаружившему эту флягу, неизвестны. И он никак не связывал ее с историей десанта кронштадтских моряков, о котором почти ничего не знал. Вот почему записки во фляге, выплывшей из каменного моря забвения, пролежали в безвестности еще очень долго. Вот они:

«Люди! Русская земля! Любимый Балтфлот. Умираем, но не сдаемся. Патронов нет. Убит Петрухин. Деремся вторые сутки. Командую я. Патронов! Гранат! Прощайте, братишки!

В. Федоров.

7 окт.».


И вторая — крупными буквами, наискосок: «ЖИВЫЕ, ПОЙТЕ О НАС. МИШКА».


Их писали в октябре 1941 года окруженные врагами моряки. Писали в свои последний час, зная, что им предстоит умереть, и веря, что эта мертвая сейчас земля возродится, придут сюда люди и прочтут их последний привет. И наказ, ибо слова: «Живые, пойте о нас!» — это приказание. Они верили в нашу благодарную память. И не ошиблись.

Вот матросская фляга. Ножом нацарапанный номер Третьей роты.
Владельца фамилию не разобрать.
Долго сына ждала, может быть, умерла его мать,
Молодого комсорга балтийской пехоты.
Почему-то мерещится, видится нам — это он…
Звали Мишкой друзья, он и сам называл себя Мишкой.
Он, живой, нам писал, словно был уже тоже сражен,
И, записку втолкнув, завинтил фляги плотную крышку.
Опустили балтийцы се не в морскую волну —
В петергофскую землю у мертвых фонтанов зарыли.
В рваных ранах, в крови, не пошла эта фляга ко дну,
Нам записки она принесла через времени мили.
Мы отвечаем: «Есть!» —
Их воле, их желанью.
Сложить такую песнь
Берем как приказанье
Товарищей родных,
Их строчек полустертых,
Как вечный долг живых,
Что не забыли мертвых!
1966 г.

Третьи сутки. Переход в ночь

Сырые серые пески
В безмолвье нелюдимом стыли.
Стояли молча тростники,
И вдруг они заговорили.
Их голос нам знаком до слез,
Печальный дальний отзвук боя…
И каждый тонкий стебель рос
Из сердца павшего героя.
1943 г.

Связи с десантом по-прежнему не было. Это мучило в Кронштадте многих — и командующего Краснознаменным Балтийским флотом Трибуца, и капитана второго ранга Святова, чьи катера и «морские охотники» не могли пробиться на помощь морякам, и командира Учебного отряда Лежаву.

Жены десантников по нескольку раз в день приходили к Владимиру Нестеровичу Лежаве, спрашивали: «Как там наши?»

А что мог ответить он, который был другом, товарищем многих ушедших с десантом командиров, знал поименно десятки его бойцов?!

Командир убежденно верил: такие не сплошают, как бы им ни пришлось трудно. В его сердце проникала человеческая большая печаль.