Под деревянным настилом маленькой рыбачьей пристани что-то заворочалось. Старшина направил туда лучик фонарика. В воде, вцепившись в сваю, лежал человек в матросской форме.
Разведчик разжал ему зубы, дал глотнуть спирта.
— Наши там… насмерть… — невнятно пробормотал десантник, уже теряя сознание.
— Знаешь что, — решительно сказал командир старшине, — ты плыви с ним к «каэмке», а я поищу других.
— А как же вы доберетесь?
— Я призовой пловец. Дотяну.
В эту ночь несколько уцелевших десантников пытались пробиться к заливу. Их вел рослый парень с перевязанной бинтом головой по имени Андрей.
Но парк, на каждом шагу перерытый окопами, с ловушками и немецкими засадами, стал для моряков настоящим лабиринтом.
Они действительно увидели огонь с катеров, услышали перестрелку. И предприняли последнюю, отчаянную попытку пробиться к берегу. Но они шли не туда, где ждал их разведчик. Какими-нибудь ста метрами правее или левее от него моряки вышли прямо к пушке, бившей по катерам. 37-миллиметровая, четыре человека прислуга, пятый — командир. Две гранаты и отчаянная ярость в сердцах тех, кто вырвался сюда из мрака.
Сраженный гранатами, артрасчет упал. Но уже бежали на выручку своим гитлеровцы, расстреливая моряков.
Тяжелораненый Андрей стоял, прислонясь к дереву. В руке последнее оружие — ракетница.
Когда автоматчики подбежали к нему совсем близко, он выплеснул в лицо переднему огонь красной ракеты.
Ее вспышку и автоматную очередь видел, слышал разведчик. Но откуда ему было знать, что этот последний, так и не долетевший до Кронштадта сигнал был прощальным сигналом Андрея…
Старшину и спасенного десантника подобрал катер.
Многими часами позднее, совершив рекордный заплыв, добрался до Кроншлота и командир «каэмки».
Прорыв катеров из Кронштадта в Петергоф вновь не удался. Оставшиеся в живых десантники сражались до рассвета.
Уже не слышно было краснофлотских «ура» и «полундра». Не осталось ни одного моряка, не пролившего свою кровь. В Нижнем парке, в Верхнем саду, в Александрии вперемежку с выстрелами еще много раз из рупоров фашистских громкоговорителей неслось:
— Русские матросы, сдавайтесь, вам будет сохранена жизнь!
Но не было десантников, поднявших руки перед врагом. Оставшуюся гранату, последний патрон берегли для себя.
Утро третьего дня началось новым боем.
— Уничтожить всех! Живых не оставлять! — передавал по телефону генерал Клеффель.
Он отдал приказ майору Клаузе бросить в парки Петергофа «свою роту» — свору овчарок. Их было много — выдрессированных, злых, привыкших вонзать клыки в горло человека…