Пришлось казаку поведать о своих бедах.
Караман покачал головой:
— Ой, бой! Много день убегал. Плох, сапсем плох. Война плох, смерт плох. Вера корош. Верить будешь, жена, дочь найдёшь, родня свой Меланья, Аникей.
Моя тоже искать будет. Пленный урусут нынче много, мало стоил, может, ногай не продал.
— Кабы так случилось, — произнёс Дороня с надеждой.
— Э-э, корош сам не умирал. Я думал, тебя смерт брал. Как живой остался? Я казак Севрюк, с тобой кто был, маленький крепост видел. Саттар-бек ему сабля давал, драться велел, потом убивал. Шайтан! Всех, кто плен попал, рубил. Один урусут оставил, он нога падал, жить просил. Бек его в Заразск брал, там урусут пропал.
Дороня насторожился, заинтересованно спросил:
— Как звать того русского, не ведаешь?
— Тот лета не ведал, когда Саттар-бек долг давал, видел. У бек живёт. Откуда брался, не знай. Саттар его звер называет...
— Зверем?
— Э-э, забыл. Такой, лес деревья бегает, мех даёт.
— Куницын?
— Куница, куница! Как знаешь? Тоже крепост был? Как бежал?
— В острожке не был, но куницу эту перемётную знаю давно. Враг мой.
— Э-э, этот враг не беда, другой бойся. — Караман приглушил голос: — Ещё молвить буду. Сам слушай и мурза Хворостин передай. Москва уходить надо. Девлет-Гирей войско большой собирает, Москва снова жечь придёт. Моя ведает. Сам видел. Турка морем янычар и пищали привозил. Беги, Дороня.
— Бежать?! Нет, здесь земля Русская. А за весть благодарствую. Передам твои слова князю...
Тревожную новость Дороня не замедлил сообщить Дмитрию Ивановичу, только ведали о приготовлениях хана и князь Хворостинин, и предводитель порубежного воинства Воротынский, и царь Иван Васильевич. Государь после отправки полков на рубежи сам поспешил в Великий Новгород. Ответ за то, что случится, предстояло держать большому воеводе Воротынскому.
Михаил Иванович время не терял, вывел полки к Оке, расставил. Передовой с воеводами Хованским и Хворостининым отправил к Калуге, опасался, чтобы татары не обошли войско, как в прошлом году. Соседями им, в Тарусе, назначил полк Правой руки во главе с Фёдором Шереметевым и Никитой Одоевским. Сам, с Большим полком, имея вторым воеводой Ивана меньшого Шереметева, приготовился оборонять Серпухов. Воеводы Андрей Репнин и Пётр Хворостинин с полком Левой руки разместились ближе к Лопасне. Сторожевой полк Ивана Шуйского и Василия Умного Колычева стерёг реку от Сенькиного брода до Коломны, имея серединою Каширу. Плавная рать в стругах на Оке встала. Порадовался воевода и усилению полков. Прислал государь в помощь иноземный отряд, во главе с ротмистром Юрием Фаренсбахом, и казаков — донских да черкасских. Всё сделал большой воевода, как должно, и всё же маялся, думал: «Куда направит удар коварный хан?» Подолгу размышлял над этим и прежде совет имел с государем и многими воеводами. Всё продумал, всё приготовил, места, где, возможно, придётся принять бой, осмотрел, всем ухищрениям Девлет-Гиреевым припас ответ, а душа всё одно болела: «Как повернётся? Одолеем ли врага? Защитим ли Русь? Если нет, государь не помилует. Лучше уж в сече голову сложить, чем на плахе». Когда ертаульные доложили, что татары пришли великим числом под Тулу, пожгли посады и двинулись к Серпухову, малость успокоился: «Не иначе решил татарин в этот раз напрямки к Москве войско двинуть. Что ж, милости просим. Поглядим, чья возьмёт. На сей раз овчинка дороже станет! Иди, Девлет-Гирей! Иди, хан крымский!»