Он повел плечом, поправляя тяжелый патронташ.
– А меня мистер Нойехьюзен назначил ездовым на один из фургонов.
– Знаю, – сказал Шон. – Справишься?
– Думаю, да.
К ним подошла Джейн Петерсен.
– Здравствуй, Джейн. Как твой братишка, уже готов?
– Почти. Седлает лошадь.
Она подошла поближе к Шону и, смущаясь, достала кусочек желто-зеленого шелка:
– Я сделала кокарду тебе на шляпу.
– Спасибо, Джейн. Сама прицепишь?
Она приколола кокарду, он взял у нее шляпу и залихватски надел набекрень.
– Ну, теперь я совсем как генерал, – сказал он, и она засмеялась. – Может, поцелуешь на прощание, а, Джейн?
– Ты чудовище, – покраснела маленькая Джейн и убежала.
Да нет, уже не маленькая, Шон это сразу приметил. И кругом, как посмотришь, много таких, просто глаза разбегаются: не знаешь, с какой бы начать.
– А вот и папа, – сказал Гаррик, увидев, что на площадь выезжает Уайт Кортни.
– Ну, пошли, – сказал Шон и отвязал лошадь.
Отовсюду на площадь стекались мужчины с лошадьми на поводу.
– До встречи, – отозвался Гаррик и захромал к фургонам, запряженным мулами.
Уайт ехал во главе колонны. Четыре взвода по пятнадцать бойцов колонной по два, позади – четыре фургона и запасные лошади, сопровождаемые черными слугами.
Колонна пересекла усеянную остатками ночного пиршества площадь и двинулась по главной улице. За ними молча наблюдали неподвижно стоящие женщины, окруженные детьми. Этим женщинам и раньше приходилось провожать своих мужей, выступающих в поход против местных племен. Они не улыбались и не подбадривали своих мужчин, поскольку понимали, что дело идет о жизни и смерти, и на собственном опыте знали, что в могиле для славы места нет.
Анна помахала Шону, но он не увидел. Его лошадь, резвая и норовистая, вздумала показать свой характер, и, стараясь умирить ее, он успел проехать мимо своей подруги. Анна опустила руку и молча смотрела ему в спину, защищенную от холода сшитой ее руками курткой.
Зато в верхнем окне лавки Пая Шон успел-таки заметить рыжую прическу с медным отливом и руку, пославшую ему воздушный поцелуй. И все потому, что хотел заметить. Он заулыбался и замахал в ответ шляпой, почти совсем позабыв о своей уязвленной гордости.
Колонна выехала из города, и теперь от нее отстали даже мальчишки и собаки, дольше всех бежавшие рядом. Всадники на рысях затрусили по дороге в сторону Зулуленда.
Солнце с высоты подсушило росу. Под копытами клубилась пыль, и ветерок сносил ее в сторону. Колонна потеряла стройность рядов: многие, пришпорив лошадей, уехали вперед, другие отстали, чтобы двигаться с друзьями. Они ехали спокойно, сбившись группами, нарушив походный порядок и предаваясь непринужденной болтовне, словно и не войско это было вовсе, а веселая дружеская компания, собравшаяся как следует поохотиться целый день. Да и одеты все были кто во что горазд, словно вовсе не на войну собрались. Один только Стеф Эразм надел свой воскресный костюм. Он оказался в отряде единственным, кто нарядился более или менее формальным образом. Объединяло их только одно: желто-зеленые кокарды. Хотя и здесь каждый проявил свой собственный вкус: один прицепил кокарду на шляпу, другой – на грудь, третий – на рукав. Они были фермерами, а не солдатами, хотя винтовочные чехлы у них были изрядно потрепаны от постоянного употребления, к патронташу на груди им было не привыкать, а приклады винтовок были отполированы до блеска частой лаской их грубых ладоней.