Наставник обессилено рухнул в первое попавшееся кресло и крепко зажмурился. Несколько долгих секунд молчал, лихорадочно раздумывая и подыскивая аргументы против этой дикости, затем нервно отер выступивший на лбу холодный пот и внезапно поджал губы.
Как бы хотелось, чтобы Αрес был самым обычным мальчиком, не имеющим понятия о крашах, Кланах, реисах и этой бесконечной войне! Как бы хотелось, чтобы он ничего не видел! Не знал и не рвался окунуться туда с головой! Но, к сожалению, это невозможно. Он – карнеши, и этого уже не изменишь. Никак. И никогда. Карнеши… его сын, который жизнью обязан Старвасу и Клану. И который никогда их не предаст. Неужели им обоим теперь остается только одно? То самое, ради чего Цетиш когда-то не пожалел и родную дочь? Вот теперь стало понятно, наконец, чего это ему стоило: позволить кому-то постороннему причинить родному и горячо любимому существу дикую муку. Не иметь никакой возможности помочь, облегчить эту боль, надеяться, что самого страшного не произойдет, и ребенок не останется калекой. Боже… да он, наверное, с ума сходил от страха!
Нет. Артема не доверю никому.
Светлые глаза наставника внезапно похолодели, лицо приобрело привычную твердость, стало бесстрастным и почти равнодушным. Суровым, жестким, даже жестоким, таким знакомым по учебке. И, спустя всего одно мгновение, перед удивленным Αресом вдруг предстал не родной отец, а пугающе незнакомый человек по имени Край.
Упырь, собственной персоной.
– Хорошо, – отрывисто бросил он и резко поднялся. – Я это сделаю.
Только в самой глубине светлых глаз, там, куда почти никто не мог заглянуть, колыхался бездонный океан неимоверной боли, а взгляд, которым он одарил оставшуюся невозмутимой Колючку, был полон жгучей ненависти и еле сдерживаемой ярости.
Маленькая комната в самом сердце подземных катакомб была наполнена мрачным ожиданием и нервными движениями готовящихся к трудной процедуре двоих: отца и сына. Больше никого внутрь не пустили, даже Ингвара заставили ждать снаружи. Тот собрался было возразить, но, видно, уловил что-то в опасно сузившихся глазах Упыря и, предпочитая не накалять обстановку еще больше, остался нетерпеливо переминаться за порогом.
Надежно изолированный от внешнего мира бокс, стальная коробка четыре на четыре метра, тусклая лампа под самым потолком, обитые мягким изолятором светлые стены, маленький шкафчик с анестезиологическим пособием, длинный металлический стол в самом центре… Ева зябко передернула плечами, отгоняя непрошенные воспоминания, даже через три с половиной года не потерявшие свою актуальность, и уверенно вошла внутрь, плотно прикрыв толстую дверь.