Я вздрогнул и проснулся.
Весь в поту от страха.
* * *
Однажды в среду раздался телефонный звонок. Я только что встал, а мама уже давно рисовала в своем маленьком убежище, как будто и ночью его не покидала. Я снял трубку.
— Хочу говорить с моим адъютантом.
У меня ноги подкосились. Сердце застучало так сильно, что грудная клетка едва не взорвалась.
— Мой император? — спросил я, не веря своим ушам.
— Именно так. L'armeo disiĝis sed la imperio saviĝis! (Армия рассеяна, но император спасся!)
— Тебе удалось ее обмануть?
— Да, но она сложный противник. К счастью, я сумел нанести ей такой же удар, как в финале с Эчеваррия. Ты помнишь?
— Да, финт и боковой!
— Именно так. Делаешь вид, будто тебя нет, становишься как бы прозрачным, и ровно в тот момент, когда противник думает, что ты сдох, — бац! — со скоростью торпеды выбрасываешь руку и бьешь.
— Ты такой сильный! Значит, борьба продолжается?
— Еще бы! Человек живет, пока борется. Приходи поскорее, мне пора размяться.
Я мчался сломя голову до самого его дома.
— А где она? — спросил я.
Наполеон, сидя в кресле, кое-как натянул свою черную куртку, надел шапку. Отработанным движением подбросил ногой шар Born to win, подхватил и положил его на колени, потом указал подбородком на дверь в конце коридора.
— В туалете? — воскликнул я. — Ты запер ее в туалете?
— Да. Я знаю, это не самый тонкий оборонительный маневр, бывают гораздо изящнее, но иногда ради победы приходится прибегать к недозволенным приемам. Вперед, Коко, едем…
— Ты ее так и оставишь?
— Надо же ее проучить!
Она, вероятно, нас слышала, потому что из глубины коридора до меня донеслось рычание:
— Мудрец никогда не унижает противника, говорил Конфуций.
Дед ответил ей в тон:
— Философ умеет довольствоваться малым пространством.
На несколько секунд воцарилось молчание.
— Лао-цзы? — неуверенно спросила Ирен.
— Нет, Наполеон!
Я без особого труда перетащил его из кресла за руль “пежо”. Прежде чем завести машину, он спросил:
— А Баста? Как он поживает?
— Охраняет арьергард.
— Это хорошо, очень хорошо. С вами — с тобой и Бастой — империи ничто не грозит.
Триумфальный въезд Наполеона в боулинг в инвалидном кресле мог бы наделать шуму, но ему просто сказали:
— Приятно видеть вас, император! Ваша обычная дорожка?
Он хотел во что бы то ни стало надеть свои элегантные ботинки для боулинга. Я колебался. Зато он был совершенно серьезен. Его ступни, когда я взялся за них, показались мне крошечными.
— Затяни шнурки посильнее, Коко, и завяжи двойным узлом!
Теперь оставалось только приноровиться к новой ситуации. Он все объяснил мне еще в машине.