— Не надо слишком много, понимаешь, мне хотелось бы, чтобы Наполеон успел хоть немного его поносить. В том-то и проблема: никогда не знаешь, теряешь ты время или выигрываешь!
На следующее же утро после приезда я принес Жозефине шапку Александра. Она ее осмотрела и пообещала что-нибудь с ней сделать. Я показал надпись, вышитую на краешке:
— Надо во что бы то ни стало сохранить инициалы Р. Р. Одно “Р” — это Равчиик. Второе “Р” — не знаю. По-моему, он очень ими дорожит, этими инициалами.
* * *
Жозефина чувствовала себя прекрасно. Она даже чуточку поправилась, и от этого ее лицо помолодело. Она носила, словно памятный медальон, затаенную печаль, никогда с ней не расставаясь. Мне показалось, что она намного моложе Наполеона, и я с трудом представлял их вместе. Что он сейчас делает? Я не мог отделаться от мысли, что он совсем один, лежит в постели, вытянув руки вдоль худенького тела и крепко сжав кулаки. Еще я пытался вообразить, что делает на Рождество Александр Равчиик, но у меня никак не получалось.
Мама без промедления распаковала свои принадлежности для рисования. Она проводила большую часть дня с альбомом на коленях, сидя на каменной скамье в саду и удалившись в мир пастели. Отец решил навести порядок в старом амбаре. Я помогал Жозефине ходить за покупками, она со всеми здоровалась, то у одного, то у другого спрашивала, как дела, будто жила здесь всегда. Я наблюдал за ней, когда она, сидя перед чашечкой кофе со сливками, заполняла карточки конного тотализатора.
— Ничего я в них не понимаю, в этих лошадях, заполняю наугад.
На следующий день мы проверяли результаты: ее лошади неизменно приходили последними.
Мы с ней лущили килограммы белой фасоли, которую никогда не готовили.
— Единственное, что мне нравится в фасоли, — ее лущить! Очень успокаивает. Пока я это делаю, ни о чем не думаю. Это мой личный боулинг!
Иногда мы вместе смотрели глупые детективные сериалы, где в первые же пять минут становилось понятно, кто преступник, а она в это время чинила шапку Александра.
На самом деле нам всем ужасно хотелось поговорить о Наполеоне — настолько, что его отсутствие делало громким наше молчание. Его лицо и белоснежная шевелюра маячили над запущенным садом, а крепкие кулаки, казалось, стучали в заиндевевшие окна.
— Понимаешь, — сказала мне как-то Жозефина спустя несколько дней после нашего приезда, — я думаю, что, вместо того чтобы мотаться по Азии, лучше бы я жила в доме престарелых. Люди там отдыхают, им не надо больше ни о чем заботиться. Дома для престарелых, они всегда мне нравились.