Она поманила меня пальцем, чтобы я подсел поближе, и прошептала на ухо:
— Ты ему этого не говори, но несколько месяцев назад, незадолго до развода, я наводила справки о двухкомнатных номерах. Но твоему деду, упрямому ослу, я так и не решилась об этом сказать.
Я недоумевал, как эта маленькая пастушка могла жить с неукротимым ураганом по имени Наполеон, и подумал, что вечное бунтарство одного уравновешивалось мягкой уступчивостью другой. На свете живут не только те, кто постоянно пребывает в борьбе. Те, кто живет на свете, — это те, кто живет на свете, вот и все.
Однажды вечером, когда мы перебирали чечевицу, я думал-думал, пока не вспомнил о фотографии Рокки, и спросил ее:
— Ты помнишь Рокки?
Я заметил, что ее пальцы перестали двигаться, застыв над чечевицей.
— Рокки? Погоди, Рокки…
— Это последний противник Наполеона.
— Ах да, поняла, итальянец! Тот, с кем у него был нечестный бой.
Нечестный бой. Старая песня. Нечестный бой.
— Почему ты об этом вспомнил? — спросила Жозефина. — Это было так давно. И уже не имеет значения. Все забыли и Наполеона, и Рокки. Рокки умер несколько десятков лет назад, а Наполеон… — Она немного помолчала и добавила: — Триумф боксеров недолог и приводит к разочарованию.
Я перевел дух:
— Мне кое-что не очень понятно. Рокки умер через несколько недель после того финала. Наверное, у него уже не было сил, чтобы сопротивляться Наполеону…
Жозефина смотрела прямо перед собой, и я гадал, слышит ли она меня. Я продолжал:
— Почему же так получилось, что Наполеон не отправил его в нокаут? Он же был тогда в обалденной форме! В пяти первых раундах он нанес столько ударов, сколько смог, и вдруг после перерыва — руки никакие, ноги никакие, просто тряпичная кукла. Рассыпался, и все! И тут Рокки берет над ним верх и выигрывает по очкам.
Жозефина посмотрела мне прямо в глаза. Ее блестящий, острый как стрела взгляд сразил меня и даже слегка напугал.
— Я сейчас тебе кое-что расскажу, — внезапно произнесла она.
— О Ро… о Рокки? — запинаясь, спросил я.
Жозефина пожала плечами:
— Да нет же, об одной штуке, о которой я узнала от Эдуара, моего поклонника. Это нечто совершенно удивительное.
Чуть прикрыв веки, подняв вверх указательный палец и держа его перед собой, она медленно и спокойно произнесла:
— Слушай травинку, ветер подул. Пичуга взмахнула крылом.
Она надолго замолчала, потом заговорила вновь:
— Время идет, вглядись в тишину. Чей-то взгляд тревожит тебя.
Она покачивала головой, как будто ее убаюкивал легкий бриз, как будто она оказалась в окружении времени, ветра и тишины.